В начале девятого я сказал:
— Хлопцы, сегодня, кажется, пятница? А что, если нам смотаться по домам? Пока грязью не заросли.
Зураб неожиданно обрадовался:
— Ох, надо бы, надо бы! Который день дети не- поротые.
Петров, которого никто не ждал, кроме непочатой бутылки, буркнул недовольно:
— Вам бы, я вижу, только предлог найти, чтобы смыться. Работнички хреновы!
Его один голос против двух оказался недействительным, и мы расстались до утра.
Ровно в десять я вошел в свой подъезд, где почему–то ни одна лампочка не горела. Вдобавок и лифт не работал. С самыми дурными предчувствиями бегом взлетел я на пятый этаж. В щелку под дверью пробивалась полоска света. Я отпер и вошел. Катя сидела на полу под вешалкой, привалясь к стене, и тихонько, по–щенячьи поскуливала. Рубашка на ней была разорвана до пупка и живописно свисала с плеча. Левая сторона лица страшно распухла и отдавала глянцевой синью. Широко открытый правый глаз она устремила на меня, но в нем было мало жизни.
— Кто?! — спросил я.
В ответ неясное бормотание из разбитого рта.
Я помог ей подняться и довел, почти донес до ванной. Там у меня была аптечка со всем необходимым. Минут за пятнадцать я привел ее в порядок: умыл, смазал ссадины йодом и сделал холодный компресс на левую щеку, обмотав голову махровым полотенцем. Концы полотенца завязал на макушке, и когда она взглянула на себя в зеркало, то уже попыталась улыбнуться. Лучше бы она этого не делала, потому что от ее улыбки у меня сердце застучало, как от чи- фира.
Уложив в постель, я заставил ее выпить рюмку коньяку и горячего чаю с медом и молоком.
История с ней приключилась такая. Возвращалась Катя позже обычного, в восьмом часу, потому что накануне выскребла, выскоблила всю квартиру, а сегодня надумала переклеить обои на кухне: заезжала в «Тысячу мелочей» и еще в два хозяйственных магазина, но так и не подобрала ничего подходящего. На автобусной остановке к ней привязался высокий симпатичный парень и предложил донести до дома сумку с продуктами. Поклялся, что никогда не встречал Девушки с такой потрясающей фигурой. У нее не возникло и тени подозрения. Она привыкла к тому, что мужчины день и ночь рыщут по городу и ищут, где им обломится. Но она, Катя, никогда не знакомилась на улице («А я?» — «Ты — особый случай!») и держала себя с парнем хотя и корректно (чтобы не злить), но строго. Заподозрила неладное только тогда, когда к ее провожатому возле самого дома присоединился второй юноша, ухватистый громила с наглыми, «взъерошенными» глазками. Естественно, она не собиралась идти с ними в подъезд, начала упираться, но они ее туда втолкнули. Как на грех, возле дома никого не было, а в подъезде темно. Катя им сказала: «Ребята, вот у меня в сумочке семьдесят тысяч и еще есть золотое колечко. Берите, только не бейте!» Они так загоготали, словно услышали анекдот.
