Вся жизнь Герцена - нескончаемая проповедь - он верит в силу слова. Нечаев воплощал нечто прямо противоположное.
Кончился период безысходной тоски, нет более глубоко мучающих душу жгущих вопросов, все решено, все дело в факте переворота.
Мы отрицаем все те слова, за которыми не следует немедленно дела. Бесцельная пропаганда, не задающаяся определенно временем и местом для осуществления целей революционных, нам более не нужна. Мало того, она нам мешает. И мы будем всеми силами ей противодействовать.
Герцен:
Расчленение слова с делом и их натянутое противоположение не выносит критики, но имеет печальный смысл как признание, что все уяснено и понято, что толковать не о чем, а нужно исполнять. Боевой порядок не терпит рассуждений и колебаний...
Враги наши никогда не отделяли слова от дела и казнили за слово не только одинаковым образом, но часто свирепее, чем за дело.
Что же в письмах "К старому товарищу" выдвигалось как альтернатива и "старым революционным путям", и "новому революционаризму" Нечаева?
Смириться, сложить руки - это было не по Герцену. Ему, однако, приходится формулировать трагическую безысходность многих кардинальных проблем грядущей революции.
Герцен не потерял способности слышать чужое горе. На вопрос "что делать?" он неизменно отвечал: проповедовать.
Проповедь нужна людям, проповедь неустанная, ежели путная... Апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде саперов разрушения. Апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам.
Герцен определяет свои последние работы как сторожевой крик:
...Идите, продолжайте идти, но ступая осторожно, медленно, соразмеряя каждое движение с шагом людским. Идите с большим грузом, - не потеряйте, донесите до следующих поколений все, что накопили предшественники. Берите на себя ответственность за все своеобычное, особенное. Это - человеческую индивидуальность, лицо - храните пуще всего.
Тогда вы будете истинными революционерами.
Герцен и Достоевский одновременно столкнулись с тем явлением, которому посвящен пророческий роман "Бесы".
Герцен, в отличие от Достоевского, не считал нечаевщину-бесовщину ни сутью грядущего переворота, ни его неизбежным сопровождающим явлением. Но в последней работе Герцена, написанной за два года до первой редакции "Бесов", воплощены трагические предчувствия. Запечатлены разногласия с бесовщиной по всем пунктам1.
Герцен предощутил опасность разрушения, как до него Пушкин ("Не приведи Господи увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный"), как одновременно с ним - Достоевский.
