Моих приемных родителей Сергея и Милы нет в живых уже два года. Моей опекуншей, после их внезапной смерти в автокатастрофе, была назначена младшая сестра моей приемной матери — Светлана. Светлым в этой женщине было только ее имя. К несчастью, мои приемные родители были богаты, успешны и до того как они меня усыновили еще и бездетны. И, как легко догадаться, мне мало кто был рад. Меня это не только не удивляло, но и не обижало, я бы сказала, вообще не трогало. Мои мама и папа любили меня всем сердцем и через эту безусловную любовь, моим «родственникам» было крайне сложно пробиться со своими чувствами и претензиями. Я их не виню. Сложно, наверное, любить и принимать столь странного ребенка, каким я была с самого детства. Больше всего кривотолков и пересудов вызвало вообще САМО мое появление. Родители об этом вспоминали всегда с улыбкой. Мама говорила, что я дар богов и меня им подарило море.
Как я полуторагодовалым ребенком оказалась на почти безлюдном пляже, не знал никто, однако именно там они меня и нашли. Я сидела на берегу и играла с мокрым песком, улыбаясь и морщась от удовольствия. Когда Мила подошла ко мне, я протянула к ней ручку и сказала: «Мама». Потом было много хлопот и проблем. Сергей долго искал через свои связи какую-либо информацию. Тщетно. Нигде не пропадал ребенок, никто не предъявлял на меня права и, казалось, что я вообще взялась из воздуха. И спустя несколько месяцев, меня усыновили.
Дальше больше. До трех лет я больше не произнесла ни слова и «родственники» получили возможность с новыми силами настаивать на отказе от меня. Мила была непреклонна. Она утверждала, что я очень одаренный ребенок и, что если «родственники» этого не видят, то она вообще удивлена, как они до сих пор себе лбы не порасшибали с такой явно выраженной слепотой. Я помню ее теплые, ласковые руки, внимательные и нежные, огромные глаза, цвета шоколада. Непослушные каштановые кудри, выбивающиеся из прически. Она была маленькой и хрупкой, но в силе характера и упертости она мало чем уступала Сергею — голубоглазому великану, на чьих коленях всегда было так уютно и спокойно. Иногда он брал нас обеих на руки и кружил. Это были тихие моменты счастья.
Потом я начала разговаривать, и новая волна сопротивления обрушилась на моих горячо любимых родителей. Мне был абсолютно не понятен шок взрослых от общения со мной. Их пугал не мой словарный запас, оказавшийся внезапно огромным, а то ЧТО я говорила. Я помню мамины слезы… тихие, на папином плече, на кухне, когда они думали, что я сплю. Она искренне расстраивалась, и они не знали, что со мной делать. Потом были дяди и тети, психологи…врачи.
