Пшавы, у которых женщины лишены право голоса и не принимаются всерьёз, тем не менее отстаивают этот обычай, позволяющий незамужней девушке заводить знакомство с мужчиной, разрешая ему всё кроме физической близости. Важа Пшавела считал, что в подобные отношения девушка могла вступить только с кровным родственником. Но некоторые грузинские исследователи проводили параллели между цацлоба и ночами, которые проводили в одной постели Сигурд и Брунхильда. Как известно, чтобы не допустить интимной близости Сигурд клал между собой и Брунхильдой обоюдоострый меч.
Важа Пшавела написал 36 поэм и около четырехсот стихотворений. Кроме того, он писал пьесы и рассказы. Его произведениям присущ антропоморфизм – резко выраженное одушевление природы.
Стихи его, которые на русский переводили Мандельштам, Цветаева, Пастернак, Заболоцкий, в большой степени пронизаны мотивом ускользающей надежды, за которую цепляется лирический герой поэта. Как, например, в «Песне» Важа Пшавелы, переведённой Николаем Заболоцким:
Ты на том берегу, я на этом.
Между нами бушует река.
Друг на друга мы с каждым рассветом
Не насмотримся издалека.
Как теперь я тебя поцелую?
Только вижу смеющийся рот.
Перейти сквозь пучину такую
Человеку немыслимо вброд.
Не пловцы мы с тобой, горемыки,
Нет ни лодки у нас, ни руля,
Не ответит нам небо на крики,
Не поможет нам в горе земля.
Целый день ожидая друг друга,
Мы смеёмся сквозь слёзы с тобой.
Я кричу, но не слышно ни звука -
Всюду грохот и яростный вой.
Умирает мой голос тревожный,
Утопающий в бурной реке…
Как теперь я в тоске безнадёжной
Проживу от тебя вдалеке?
И не лучше ли смерть, чем томленье,
Чем бессильные эти слова?
Нет, пока ты видна в отдаленье,
До тех пор и надежда жива!
* * *
Очень давно, как говорится, жизнь тому назад, – в самом начале шестидесятых я, тогдашний двадцати-с-небольшим-летний критик опубликовал статью о поэзии своих ровесников. Недавно она попалась мне на глаза: сохранилась в домашнем архиве.
Я не к тому сейчас, что написана она плохо. Не для самоуничижения сообщаю о ней. А к тому, что, проглядывая её, я воскрешал в памяти забытые имена, с горечью повторяя за Пушкиным: «О много, много рок отъял!»
Среди тех иных, кого «уж нет», – Володя Луговой, красавец и жуир, любимец женщин и любивший их, умевший очень эффектно подавать себя во многих разных компаниях, где чаще всего становился их душой.
Он, когда мы жили в уютных домиках в Красной Пахре, приглашённые московским комсомолом на семинар творческой молодёжи, приводил к нам Беллу Ахмадулину, тогдашнюю жену Юрия Нагибина, которая с охотой выслушала стихи и небольшие рассказики обитателей нашего домика и сказал, обращаясь к Луговому: «
