85.
Я выдвинутый среди стоящих фигур был очень нескладным, с заброшенными руками и со свернутыми коленями. Я выдвинулся совершенно случайно, по причине все той же отсталости, то есть мне только нужно было протянуть, сколько это возможно, время, забыв изначальный смысл своего выдвижения вперед. В этом стоянии впереди есть много уязвимости, холодный сквозняк гуляет по спине. Я поднимаю голову выше и серыми своими глазами и серебряным голосом вопрошаю:
- Мне ли вызнать стояние? Сердце начинает бешено колотиться, и я опускаю ладони вниз, прежде сложенные в рупор. Сознание того, что я вычистил себя одним этим высказыванием, в беспредметности рук, и на обсморканном полу. Я выдвинулся вперед, потому что остался сзади. И фигуры - настоящие изваяния - ничем мне на это не ответили. Я бы хотел принять свой обычный человеческий облик, заняться рассматриванием себя, неторопливым и не требующим никаких внимательных остановок - то есть очень поверхностно. Ощупал и назвал день, число и полномочное время суток. Развернул переглаженные клапаны карманов и смело шагнул в сторону, замечая в своих глазах безбрежную стойкость.
86.
Как я уже рассказывал, сам по себе я человек ничтожный. И этим я как бы довершаю круг, начатый моим предшественником. Я не молочусь на месте, не заставляю делать себя что-то экстраординарное. Я боюсь этого и поэтому легко поддаюсь чужому диктату, подсказанному намерению, вообще вращаюсь в такой сфере, где мне суждено обретаться. Это и зависть, и ненависть, и борьба еще Бог знает с чем. При этом я всегда ловко отказываюсь от самого себя, заламываю себе руки, и бьюсь мордой об самые твердые предметы. Так я как бы себя сохраняю. А на деле мне нужно лишь немного алкоголя, чтобы все это стало немного призрачным.
87.
Почему-то вспомнил Дашу, персонаж из другой жизни. Смеялась она возмутительным образом. Это была смесь ехидства и всепрощающего похуизма. Иногда она казалась более серьезной и более озабоченной, чем это возможно. Но единого лица у нее не было. Ее хождения были рекой. Она текла. Или растекалась, не знаю. Я боялся как-то удручить ее и поэтому держался, как непробиваемая деревяшка. Я помню один вечер, когда она сидела на кровати, скрестив свои толстенькие короткие ножки, а рядом где-то, в движении ее неизменная спутница - Инга. Они не были похожи на подруг, но сожительствовать сожительствовали. Как-то очень легко было к ним войти, попасть. Я сразу раскусил это неписаное правило. Я хотел быть открытым. И мне льстило, что мне это позволено. Попадал ли я в идиотские положения? Да, конечно. Но не очень-то это имело какое-то значение. Там была определенная культурная среда. Вернее будет сказать, что она там была. Может быть так, как ни в каком другом месте. Там я почерпнул несколько идей, с которыми и до сих пор ношусь, как с писанной торбой.
