9.
Я не внял уговорам моих домашних и вышел на улицу в легкой осенней куртке без шапки и шарфа. Перепрыгивая через лужи, я вдруг заметил стоящего у столба Лукина. Он стоял как-то странно: спина ссутулена, руки опущены. Я обогнул его с правого фланга и остановился в трех шагах от него.
- Дуешься? - спросил я.
В молчаливом своем образе он только поводил глазами.
- Я имею ввиду, тебе не дует? - поправился я.
Он молчал.
- Лукин! - сказал я строго, - мне похуй, что ты там обо мне думаешь, но я мог бы запросто вытащить тебя отсюда за одно место, но мне это было бы самому неприятно. Он как-то сбоку и гордо посмотрел на меня.
- Ну что, я не прав? - спросил я.
- Мне гадки ваши речи, сударь, - ответил он и губы его задрожали. У меня даже в голове зашумело, как он это сказал. Он в упор посмотрел на меня, и я отвел взгляд. Теперь я мог преобстоятельно покумекать: откуда он взялся? Зачем он свалился на мою голову? Почему я до сих пор не на Первомайской, куда собирался ехать? Вопросов оказалось море.
- А что? Я думаю, тебе было бы приятно прогуляться со мной? - светски обратился я к нему, стискивая до боли кулаки. Он так и упал, как стоял, и застыл, как бревно, на тротуаре. Я медленно приблизился к этому месту и наклонился над ним. Лукин был мертв, судя по остекленевшему взгляду.
10.
Что сказать об опущенной в расстроенных чувствах голове? Мне не хватало цвета, или просто засуха во рту, переходившая к сердцу, не давала мне ровно глядеть перед собой. То есть что хотите придумываете, а я останусь страдать и страдать всеми своими суставами и расслабленными мышцами спины, лодыжками, запряженными для горя, и внутренностями, горячими, но не дающими тепла.
11.
Окно было закрыто. Но была открыта форточка. Комната содержала гардины, мебель и запахи. Это был об?ем, который никуда не мог извлечься. По этой комнате можно было ездить на велосипеде, играть в футбол, не знаю, может быть, даже гимнастировать. Я проникся этим настроением и не хотел сходить с места. Брюки висели на чем Бог послал. Немного влажной сырости во рту и на ладонях. Я потирал рукава, запястья и хотел приблизиться к своему собственному изображению. Это была какая-то слюдина, ловкая аппликация мазков. И это было своеобразное испытание для меня. Лукин лежал на диване в ожидании подземного толчка и непричесанные патлы спадали вниз, как грязная ветошь, ноги были раздвинуты и согнуты в коленях.
- Ну что, узнаешь? - спросил он.
