самых разнообразных ситуациях и часто к тому же
между хорошим и людьми! Только это и способно сыграть на глубоких душевных струнах национального, исторического, местного, общинного, подсознательного, традиционного, современного и так далее! И связать возвышенное с низменным, древнее с современным, дряхлое с юным, отечественное с привозным!
Завершив свой всеобъемлющий анализ, компании расходились. Одни шли к Юй Цюпин, другие к Ли Лили — «примазаться» к Чжу Шэньду или к Чжао Сяоцяну. «Примазаться» — словечко модерновое, изобретение «культурной революции», так говорили о тех, кто пристраивается к кому-либо (а в те времена имели в виду к какой-либо «линии»). «Примазываться» гораздо выгодней, чем даже играть в кости либо на тотализаторе в старом Шанхае или сегодняшнем Гонконге. А кое-кто вообще считает, что это кратчайший путь к успеху на любом поприще. Посему одни, ринувшись к Чжао Сяоцяну, ничтоже сумняшеся, принимались поносить Чжу Шэньду. По любому поводу. Чжао Сяоцян аж за голову хватался. Другие же бросались к Чжу Шэньду, дабы на примере Чжао Сяоцяна продемонстрировать падение общественных нравов, изъяны в воспитательной работе, деградацию современной молодежи, Юй Цюпин получала информацию о том, какие неблаговидные деяния числились за Чжао Сяоцяном, какие речи произносил он еще в нежном возрасте. А его дочь? В детском саду исцарапала мальчику лицо. Вы подумайте, заключали они свой рассказ, «каков отец, такова и дочь, какова дочь, таков и отец», — ничего не скажешь, логично. Ли Лили нашептывали байку о том, что жена Чжу Шэньду мучила свою нянюшку, а Ли не преминул пустить это дальше, и вот уже почти известная и почти уважаемая в городе особа при встрече хватает его за руку, таращит глаза и, обдав жарким дыханием, заявляет:
— Не падай духом, товарищ Сяоцян, видишь, я с тобой, я одобряю и поддерживаю тебя!
А особа эта училась в той же школе, что и Чжао Сяоцян, правда, на тринадцать лет раньше, а теперь получает зарплату на шесть разрядов выше.
Чжао Сяоцяну стало тошно, и съеденные накануне две миски пельменей со свининой и луком едва не полезли обратно.
А к Чжу Шэньду явился какой-то длинноволосый, закаливший свой дух дыхательными упражнениями «цигун», что помогло ему тиснуть в «Вечерке» пару крошечных рассказиков. И высказался:
— Я давно заметил, что этот малый, Чжао Сяоцян, мать его, подонок! Если досточтимый Чжу не отвернется от меня, то стоит ему мигнуть, и он сможет помыкать мной, как своим конем.
