С улицы повеяло прохладой, и я предложил Вану одеться, но он словно не слышал. Я устал и сел на кровать, рассматривая лица болельщиков, потом перевел взгляд на Дылду и Вана, они показались мне какими-то диковинными существами. Ван сидел, обхватив руками колени, с глубоко обозначившимися под ключицами впадинами, и, уставившись на неровный свет коптилки, время от времени убивал на себе комара. Дылда так изогнулся, что его длинные ноги уперлись ему в грудь, и прикрыл ладонью лицо, нервно перебирая пальцами.
— Запутался, не помню, — вдруг с коротким смешком сказал он, отняв руку от лица, и расставил фигуры для новой партии. Вскоре, однако, сказал:
— Поднебесная у твоих ног. У кого ты учился играть в шахматы?
— У людей Поднебесной, — отшутился Ван.
— Здорово, здорово, ты здорово играешь!
Все с облегчением засмеялись, разрешив наконец загадку этого матча.
— Здесь нет настоящих игроков, не с кем сразиться, — сказал Дылда. — Я рад встрече с тобой, будем друзьями.
— Мне бы хотелось познакомиться с твоим отцом, — произнес Ван.
— Конечно, конечно, я ведь не профессионал. Решено, ты примешь участие в районных соревнованиях.
— Каких соревнованиях? — не понял Ван.
— В районе готовится спортивная олимпиада и шахматный турнир. Я все улажу через секретаря райкома по вопросам культуры и образования, он из нашего города, знает отца. Когда я ехал сюда, в госхоз, отец дал мне к нему письмо, и он согласился помочь, предложив заняться баскетом, этой дикой игрой, которая не сулит ничего, кроме физических травм! От него-то я и узнал об олимпиаде. Он написал, что надо пройти отборочные соревнования у себя на ферме и что в случае победы в районе мне будет легче вырваться из этой дыры. А тебе с твоим мастерством обыграть всех в бригаде — раз плюнуть. Когда вернешься к себе, похлопочи, чтоб тебя включили в список участников турнира, а там ты наверняка пройдешь.
Ван Ишэн был на седьмом небе. Он стал одеваться, снова поразив меня своей худобой. К полуночи все разошлись, остались только четверо обитателей этой комнаты и Ван с Дылдой.
Дылда сбегал к себе и, вернувшись, разложил на кровати лакомства: шесть плиточек шоколада, полпакета сухого молока и полкило белой вермишели. Мы мигом слопали шоколад и долго облизывали губы.
— Никогда не ел ничего подобного! — воскликнул Ван Ишэн. — И горький, и сладкий!
Затем мы выпили, громко причмокивая, разведенное горячей водой сухое молоко, и я занялся вермишелью. Быстро развел огонь, вскипятил воду и, бросив в кастрюлю все содержимое пакета, посетовал, что нет приправы.
