Легкий ветерок колыхнул белую занавеску и коснулся ее щеки. Вздрогнув, Мэри резко потянула жалюзи вниз: единственное, что она могла, это лишить себя возможности видеть этот свет, бегущий к ней сквозь ночной мрак. А заодно пресечь воспоминания, которые он нес с собой.
Тогда она была совсем молоденькой девчонкой, только что окончившей школу. Но быстро повзрослела — благодаря именно Патрику Мэйну! И неважно, где он сейчас живет. Мог бы перебраться хоть в соседнюю комнату — Мэри больше не позволит ему обрести власть над ней!
Когда-то он отмахнулся от нее, как от какого-нибудь комара, зудящего вокруг… Вообще, в то злополучное лето ошибки громоздились одна на другую, каждая последующая ужаснее предыдущей. Но она уже заплатила за них однажды очень дорогой ценой и не собиралась платить еще раз!
Патрик отложил свою картотеку сразу после полуночи, осознав, что продолжать работу сейчас было бы напрасной тратой времени. Бесполезно пытаться комментировать полученные в ходе последних экспериментов данные, если мысли его постоянно возвращаются к событиям столь давних дней, когда медицина еще не стала его главной страстью.
Как врач, он уже давно не видел ничего странного в удивительной способности человеческого мозга вступать в телепатическую связь с мозгом другого человека — независимо от того, какое время или расстояние разделяет их. Лорейн, живущая исключительно в реальном мире, издевалась над подобными вещами, утверждая, что это приобретенная реакция, происходящая от его постоянного общения с пациентами. Но Патрик считал, что этому нельзя научиться.
Как бы там ни было, сегодня вечером с ним произошло нечто подобное: когда его бабушка мимоходом упомянула, что к миссис Дюбуа приехал кто-то из членов семьи, он уже точно знал, что в Монжуа явилась Мэри Клэр. А уж раз он позволил этой уверенности поселиться в нем, ни о каком возвращении к работе не могло быть и речи.
Вместо этого Патрик, как мальчишка, стоял у окна своей комнаты и вглядывался во тьму.
Это была одна из тех прекрасных ночей, которые бывают поздней весной, — прохладная и тихая. В саду с магнолий опадали лепестки, и они лежали на траве, как забытые кем-то блюдца. К его окну поднимался запах цветущих гелиотропов — сладкий пьянящий аромат, о котором он мечтал когда-то в Африке, где над всем властвовал только запах смерти. Ночное небо было залито лунным светом, а звезды светили так низко, что, казалось, можно протянуть руку и набрать полную горсть.
