– Вы с ним не говорили о политике?
– Прежде – никогда. Когда объявили, что Франция вступает в войну, мы как-то раз обсудили эту ситуацию. Он был невероятно наивным. По правде сказать, он ничего не знал. И это как раз крестьянская черта. Он считал, что все нормально, однажды за ним придут, чтобы отправить под пули. Когда он уходил, я попыталась поговорить с ним, но поняла, что это бесполезно. Оказалось, что я делаю то, чего прежде и в мыслях не было. Я связала ему шарф. Хотела, чтобы он унес с собой что-то от меня. И когда мой пес отправился вместе с ним, я была страшно рада.
– Так Вильгельм – это ваша собака?
– В ту пору его звали иначе. Это собака моей двоюродной бабки, точнее, щенок ее дряхлой французской овчарки. Остальных из помета утопили, но этого бабка оставила для меня. Я назвала его Киру.
Она рассмеялась, из кокетства стараясь не показывать зубы, так как с одной стороны не хватало резца и она сознавала, что это некрасиво.
– Этот пес очень любил людей. Стоило появиться почтальону, он увязывался за ним и порой возвращался лишь через несколько дней. Когда ко мне приходил Жак, для собаки это был великий праздник.
– Это вы попросили Жака взять собаку на фронт?
– Да что вы! Киру сам пошел. А я была рада.
– Морлак писал вам?
– Пока он оставался во Франции, я получала письма каждую неделю. А потом он приехал.
Бутылка была пуста. Лантье колебался, стоит ли заказать еще. Валентина раскрошила хлеб и теперь понемножку поклевывала корочки.
– Стоял конец декабря. Было очень холодно. Здесь в морозы большая влажность. Приходилось топить печку с утра до вечера. Я спалила весь запас дров, заготовленных на зиму. Мне было все равно. Хотелось, чтобы ему было хорошо.
– Он изменился?
– Совершенно. Стал будто дерево, с которого облетела листва, твердое, сухое. Он больше не улыбался. Много говорил.
– О чем?
– О боях, хоть тогда еще не был на фронте. Рассказывал о людях, с которыми познакомился в армии. О том, какое невероятное оружие изобрели, чтобы убивать людей. Он ничего не понимал. Война была для него тайной. Прежде он даже не догадывался ни о чем подобном. Он хотел разобраться: политика, экономика, народонаселение, нации – он расспрашивал обо всем.
Взяв бокал, она с грустью посмотрела на остатки вина на донышке. Лантье заказал еще бутылку.
– Мне не хотелось говорить с ним на эти отвлеченные темы. Вероятно, это трудно понять. Но, видите ли, я была влюблена, и на уме у меня было только одно. Я знала, что он не сможет задержаться здесь надолго. Мне хотелось быть счастливой. Хотелось целовать его, дотрагиваться, прижимать к себе. Так что я ограничилась тем, что посоветовала ему читать книги. Он взялся за политические книги, к которым прежде не проявлял никакого интереса. А я, пока он читал, наблюдала за ним, целовала его, впитывая его тепло.
