Во–первых, невольничий рынок это всегда кровь, пот и слёзы униженных и оскорблённых людей, которых как скотину продают и покупают их же собратья. Во–вторых, невольничий рынок это удушающие затхлые запахи, среди них тошнотворные «ароматы» похлёбки приготовленной для рабов ровно настолько обильно и питательно, чтобы рабы не подохли как мухи, среди них были уже запахи не какой–то абстрактной крови, а самой что ни на есть настоящей кровушки, которая вытекала из ран, что наносили кнуты надзирателей, а также тех, что рабы зарабатывали сами, во время схваток за блаженную тень или лишнюю долю в пайке. К слову сказать, запахи, здесь распространявшиеся, накапливались и впитывались в деревянные загоны, местами уже заметно протрухлевшие, годами, десятками, а может даже уже и сотнями лет. Так что уже говорить о том, что рабам приходилось справлять нужду в тех же загонах, что и спать и есть. Некоторые здесь порой умудрялись и деток зачинать, так что здесь запах нечистот не вызывал приступы тошноты только у самих рабов, у которых–то и выбора не было, а также надзирателей, несших свою работу поколениями и давно уже привыкших к тому, что других бы просто с ума свело.
Жирные переливающиеся мухи тут же лениво перелетали с одного отхожего места на другое, затем так же лениво усаживались на годами не мытые тарелки и свободно расхаживали по не съедобной каше. Рабы же, давно ко всему безразличные люди, не обращали на них ровным счётом никакого внимания или лишь равнодушно взмахивали рукой, прогоняя обнаглевших насекомых. Но то были низшие кварталы невольничьего рынка, в которых Девочке, слава богам, не пришлось побывать. Хотя, откровенно говоря, ей вообще не пришлось побывать не в одном из помещений для рабов, отчасти потому что разбойники боялись, что она лишится своей драгоценной девственности, отчасти потому, что заказ на такую как она поступил уже давно, и теперь дело оставалось за малым, это отвести её к новому хозяину и произвести обмен деньгами. Поэтому она успела лишь увидеть, как остальных рабов, когда–то знакомых ей по прошлой спокойной жизни, тоже изрядно изнурённых и похудевших, погнали в сторону основного рынка, а её, между тем, повели в противоположную сторону для знакомства с новым господином.
Узкие грязные улочки, ничем не примечательные дома, разве что народ сплошь и рядом темнокожий, но это её тогда почему–то не удивляло. Она шла бездумно, вспоминая лишь их последнюю с Кровопийцей встречу, а точнее сказать расставание с её единственным другом. Совсем по–человечески поднял он лапку, прощаясь. Зажатый в крепкие тиски хозяйских рук, он, мяукая и вырываясь, был препровождён во всё тот же злополучный трюм и оставлен там до возвращения хозяина с большой земли или, если так и дальше пойдёт, то вообще до отплытия корабля. Но ещё долгое время Девочка слышала его безумные вопли, доносящие из самого нутрища корабля.
