И опять повеяло из степи гарью. Встрепенулся Фатьян, глянул на раскинувшийся внизу город.
А по городу, будто ветер по ковылю, прошло волнение. Засуетились, забегали холопы, засновали по уличкам княжьи посыльные – шестники, гуськом проскакали к городским воротам конники и веером рассыпались за городской стеной. Вой и челядь сбились пёстрыми толпами, кричат все разом, руками размахивают.
Спустился Фатьян на нижний ярус звонницы, прислушался. И из гула толпы донеслось до него слово страшное: «татары».
Громко забились сердце у Фатьяна: «Вот и пришёл мой час! Теперь они узнают Фатьяна!»
И побежал звонарь к дому тысяцкого.
А там уже гудит толпа. Крики, вопли, стоны:
– Что же теперь будет, господи!
– Постоим за Русь!
– Силища идёт несметная!
– Побьём поганых!
Протиснулся сквозь толпу Фатьян, растолкал разгорячённых хамовников и ковалей, выскочил на самую степень – трибуну высокую. Безрукавка-приволока на нём распахнулась, волосы торчмя торчат, лицо кумачовыми пятнами пошло, глаза расширились, птицы-брови к крутому лбу вскинулись. Как любил он в этот миг толпу тысячеликую, как надеялся на неё, как рассчитывал…
– Братья мои! – хрипло прокричал Фатьян. – Нет крепче русского оружия! От него бежали и кипчаки-сыроедцы и бесермены неверные. Побьём мы и поганого царя Ахмета!
Из толпы раздались голоса недовольные:
– Кто такой? Кто дозволил ему говорить со степени?
А Фатьян распалялся всё больше. Видится ему, как возвышается над толпой его складная фигура, как раскатывается по площади его звучный голос, как благороден и решителен лик его.
А слабый голос звонаря еле прорывается сквозь ропот толпы.
– Афанасий Васильевич, – кланяется Фатьян тысяцкому, – дай мне дружину смелую, дай лучников и сабельников конных. Знаю я секрет воинский – побью поганых, спасу Русь от пожара и полона!
Крики толпы заглушают слова Фатьяна:
– Да это ж звонарь Рождественский!
– Он самый! Фатьяшка, слазь со степени!
– Куда тебе дружину, ты ж пищаль не осилишь, тетиву не оттянешь!
– Ишь, бахарь, воеводой себя измыслил!
– Бери сулицу, да воюй как другие!
Крепкие руки ухватили Фатьяна за плечи, стащили с возвышения, втиснули в колышущуюся толпу. Идёт звонарь сквозь смешки колючие, сквозь тычки кулачные, сквозь взоры недобрые. Голова у него кружится от обиды и злобы, глаза обжигают толпу лютой ненавистью…
И опять стоит Фатьян на своей звоннице, вглядывается в ковыльную степь, щурится от лучей заката. А степь бескрайняя растревожилась, гулом голосов чужих наполнилась да скрипом арб, да звоном копий и сабель.
