— Так, — горько усмехнулся Ярославич, — мою отчину Переяславль-Залесский поганые сожгли и разгромили, родного брата, что княжил в Твери, убили, у дяди моего, великого князя Юрия Всеволодовича, всю семью изничтожили, а вам, видать, всего этого мало… — Глаза Александра сверкнули такой яростью, что все дружинники разом потянулись к рукоятям мечей. — Выходит, князья для вас такие же вороги, как иноземцы поганые?
Поднялся ропот, который все усиливался, растекаясь по близлежащим улицам, как бурный паводок. Тогда опять прозвучал голос тысяцкого Никиты Петриловича, достигавший самых задних рядов:
— А и так бывало, чего греха таить. Да только князь князю рознь. Кто, как ты, например, честен сердцем и прямодушен, тот у нас всегда желанный гость и друг. Ведь так? — обратился он к толпе.
— Так! Так! — раздалось в ответ. — Не дадим в обиду Ярославича!
Напряжение как будто начало спадать, и тысяцкий продолжал:
— Да, гость и друг, но не хозяин, не господин. А господин у нас один — Новгород, и глаголет он устами своего веча. Возвращайся немедля к ливонской границе, князь, к своей большой дружине и новгородским порубежным полкам. Там ты пока нужнее всего.
Князь, понурившись, молчал.
— Поезжай, Александр Ярославич, — мягко напутствовал его посадник. — Будет в тебе нужда или какая весть от дочери — пошлю сразу же гонца.
— А где Алекса? — вскинулся князь.
— Где-то с отрядом разведки у Торжка обретается.
Голубые глаза Александра стали чернее ночи от расширившихся зрачков, он в бешенстве скосил их на посадника, потом круто развернул коня, и, издав грозный клич «Гойда!», так что стоявшие поблизости шарахнулись в стороны, князь чуть ли не с места перешел в галоп, а за ним и вся его малая дружина. Разметав толпу, они поскакали в полуденную сторону — к мосту через Волхов.
— Там ворогов сила несметная! — крикнул кто-то из толпы.
— Да хоть по тысяче на одного! — огрызнулся Ракша, взмахнув плеткой, и всадники быстро скрылись в морозной пыли, словно наваждение какое.
У Степана Твердиславича вся кровь отхлынула от лица. «Вот, — подумал он, — и мига не прошло, как узнал князь про Алексу и уже скачет ей на выручку. А я, отец, уговариваю вече никакой помощи Торжку не посылать.
Как же так? Зачем мне постылая жизнь моя… Что же делать? Нет, мы не можем распылять силы, иначе нас разобьют по частям, и Новгороду конец. Я должен их убедить!»
И тут впервые за восемь лет Степан Твердиславич до конца осознал, что он посадник, а значит, жизнь его вся без остатка принадлежит Новгороду, особенно сейчас, в этот страшный для него час испытаний. «Люди выбрали тебя, верят тебе, надеются на тебя, и ты должен теперь за все ответ держать».
