Степан Твердиславич только шумно вздохнул и развел руками, а Спиридон, как всегда увесисто, сказал:
— Дело говоришь, Федор. Пусть вече утвердит лучших гостей[48] для покупки хлеба, а я им и софийскую казну отворю.
— Tax говоришь, владыка, благолепно, — прогудел Никита Петрилович. — Ладно, уговорю я моих суконщиков да вощаников. Дадут казну.
Посадник, сообразив, какой выгодный для его планов поворот придал обсуждению дядя, сказал решительно и твердо:
— Так и быть должно. А к лету на Иваньской, Немецкой, на всех пяти пристанях все склады надо освободить для приема хлеба…
Тут его прервал звонкий голос кончанского старосты Матвея:
— А может, еще надо по концам и улицам загодя гривны собрать, чтоб хлеб закупить?
Посадник одобрительно кивнул головой, хотя и нахмурился было вначале, что ему не дали договорить.
На Совете Господы посторонних обычно не было, только члены Совета да несколько вечевых дьяков, записывавших по очереди, кто что говорил, какие приняты решения. Но вот вошел, неслышно ступая зелеными расшитыми сапожками, сын боярский Федор, направился прямо к Степану Твердиславичу, наклонился к уху посадника и прошептал:
— Беженцы из Торжка появились. Город кипит. Поторопись скликать вече, боярин, а то уже несколько уличанских вече сами по себе собрались…
Степан Твердиславич ничего не ответил, только быстро приподнялся с кресел и возгласил приговор Совета Господы:
— Полков со свейского[49], орденского и литовского пограничья не снимать; тысяцкому Никите Петриловичу исполчить город и земли, пригороды и волости, погосты и отдельные дворы, поставив где надо опытных воевод. Тверди и засеки по дороге к Торжку вооружить и снарядить аж до самого Серегера, обеспечив их воями и всем, что надо. Поручить ему через тиунов и мытников собрать дань с Иваньского складничества и других купцов. Поручить посаднику Степану Михалкову дар владыки, софийскую казну, и, все собранные деньги присоединя, порядиться с немецкими, свейскими и другими гостями, вручив им сколько надо в уплату за хлеб. Загодя предупредить, чтобы все амбары на пристанях были свободны для приема хлеба. — Тут посадник перевел дух и покосился на вечевого дьяка, который еле успевал записывать. Дождавшись, когда тот кончил, Степан Твердиславич продолжал: — Помочи Торжку посылать не мочно, — тут голос боярина дрогнул, — тем паче, что уже и поздно, видать, посылать ее. Так приговорим, — закончил посадник и посмотрел на Спиридона — от него теперь зависело все: ведь голоса разделились.
