— Взглянувши глубже на дело убийства барона, вы, г. Леруа, быть может, предотвратите много других преступлений, а также поможете вашему достойному коллеге г. Кноппу снять с себя пятно бездеятельности.
— Помимо моей преданности делу службы, я с особым удовольствием помог бы моему коллеге, которого я знал лично и глубоко уважал. С этого дня я сам, со всеми имеющимися в моем распоряжении средствами, к услугам этого дела, — быстро проговорил начальник префектуры. — Вы же с этого момента состоите у нас на службе и поделитесь со мной подробными сведениями по поводу оперировавшей в России шайки.
Опять перед глазами Зенина проплыло, на этот раз кротко улыбающееся, лицо матери. Поднявшись с кресла, он низко склонился перед начальником префектуры.
— Считаю величайшей честью, — заговорил он, — отдать свои силы и саму жизнь, если окажется нужным, на службу славного парижского розыска. От всей души желаю, чтобы исход этого рокового дела был в ваших руках более удачен и благополучен.
— В добрый час, — серьезно и торжественно произнес Леруа.
— Прикажете ли посвящать вас во все детали этого дела, а следовательно, и во все вплетшиеся в него небылицы?
— Да, я прошу самого широкого и всестороннего освещения, со всеми привходящими обстоятельствами, как бы они, на первый взгляд, ни казались ничтожными. Меня всегда интересовала Россия. Я много времени потратил на изучение ее языка, своеобразного быта, условий жизни и, думается мне, смогу ориентироваться в самых сложных перипетиях вашего рассказа, — закончил Леруа, перейдя неожиданно на русский язык.
— Вы правы, г. Леруа, — восхищенно взглянул на него Зенин. — Нужно почувствовать себя своим среди всех, вольно или невольно, участвующих в этом деле людей; а потому, если позволите, я привезу вам для прочтения рукописи недавно умершего в Париже русского эмигранта князя Шацкого. Он правдиво и подробно, как очевидец, описал всю эту историю, внеся только легкую романическую окраску и изменив имена лиц и названия местностей, так как многие из его героев живы и по настоящее время.
* *
Глубокий вечер. Большой кабинет начальника префектуры погружен в полумрак. Огромная лампа, затененная абажуром, скупо освещает комнату и только бросает яркий сноп света на письменный стол и лежащие на нем белые тетради. С каким затаенным, близким к страху, недоброжелательством смотрит на них Леруа.
Он, свободный гражданин Франции, добровольно готовится погрузиться в дебри жуткой, пока чуждой ему драмы, которая заведет его вглубь, — всегда своеобразной, полной неожиданностей, — а теперь бурлящей политической борьбой страны.
