— Все наладим, Всеволод Сергеевич. Но сейчас главное — быть вместе. Могу я на вас рассчитывать?
— Ну, разумеется, Олег Петрович. Да, — как бы внезапно вспомнил я, — меня к трем часам вызывает следователь.
— А что такое?
— Да тут дело давнее, — и я рассказал о вызове двухмесячной давности.
О маме и доче
Одиннадцать часов — самый разгул вечерней пьяной травмы. Большая трехкомнатная квартира, две комнаты совершенно пустые. В одной, жилой, две койки, покрытые тряпьем, стол и два стула — это все. Дочери двадцать один год — она даже хорошенькая, но очень уж немытая (многолетняя такая немытость), матери сорок восемь лет — под глазами мешки, волосы свалялись и пропитаны кровью. Обе привычно пьяны — речь связная, походка ровная, но пьяны застойно, невыветриваемо.
— В чем дело? — кинулся я к матери — у нее же кровавый колтун на голове.
— А ни в чем, — она смотрела на меня стеклянно и как-то немигающе.
— Давайте посмотрю голову, — настаивал я.
Но она оттолкнула мою руку, беззлобно посылая на фиг.
— Зачем же вызывали? — начал заводиться я — суббота, одиннадцать часов, самое горячее время.
— А я не вызывала. Это она. К ней и приставайте.
— Вы нас вызывали? — спросил я у дочери.
— Да, но не к маме, а к себе.
— Доча, покажи, как ты к маме относишься, — насмешливо сказала мать.
Они выпивали вместе, и оставалось полстакана водки. Каждая тянула стакан к себе. Жидкость малость расплескалась. Покуда доча возмущалась, мама ловким движением опрокинула остатки в рот.
Но когда она поставила стакан на стол, возмущенная доча тяпнула ее стаканом по голове. Но неаккуратно — стакан разбился, и доча порезала палец. Вот из-за этого пальчика, указательного, с многолетним трауром под ногтем, она нас и вызвала.
Возмущаться было бесполезно. Таня перевязала палец, а мама так и не позволила прикоснуться чужим мужским рукам к своей голове — видать, брезговала.
Я спросил, как это им удалось получить такую большую квартиру.
— А нас четверо. Вот мы с дочей и двое детей.
— А дети где?
— В Доме ребенка — где еще. Последний, я знаю, от Васьки.
— Мама, не говорите лишнего, — строго попросила дочь.
А через два месяца она выпала с балкона четвертого этажа. Она лежала на животе, вольно вытянувшись — левая нога чуть согнута, правая неестественно прямая. Вот именно — человек в позе полета.
— Хорошо. Рад, что мы договорились, — сказал на прощание Алферов. — Да, а почему вас следователь вызывает?
— Не знаю. Она была уже мертва.
Тут меня послали на дальний вызов, и в дороге я неторопливо соображал, а зачем я понадобился Алферову.
