И выйдя, ты посмотришь на ее окно, и Наташа помашет рукой, и ты кивнешь — все в порядке, выбрался благополучно. И лишь свернув за угол, окончательно и с таким облегчением, что впору перекреститься, ты поймешь — все! — пронесло, страхи позади.
Волен! Господи, какое счастье, какая радостная жизнь ожидает тебя впереди.
Но пройдя сто метров, уже в полной безопасности ты с горечью понимаешь — а ведь это все, и до следующего раза, а он когда еще будет, через неделю или две, но их еще надо прожить.
И теперь твоя жизнь направлена на то, чтоб как-либо скоротать время до следующей встречи.
Но и в это время тебя приступами заливает нежность, и тут достаточно малейшего повода: вот встретил на улице женщину, чем-то отдаленно напоминающую Наташу, и уж досада, смешанная с горечью, заливает душу — да почему не могу прямо сейчас увидеть Наташу. А сколько певиц и артисток были похожи по телику — это сумасшествие, навязчивая идея, бред.
Да, нормальный человек не может быть влюбленным. И это поэтические наговоры, мол, только влюбленный имеет право на звание человека. Да, имеет право, но на звание больного человека.
Потому что сознание в этом состоянии смещает восприятие реальной жизни, деформируя и жизнь, и время. И время, истинное, настоящее, это лишь то, когда вы вместе. Все остальное — лишь ожидание, лишь досадные паузы в наших встречах.
Правда, еще существовал телефон. Господи, о какой чепухе люди могут говорить часами. И как же расплавлен я был тогда, до самозабвения. Стоило мне услышать ее голос, как меня захлестывала жаркая волна нежности. Бесконечно по телефону стихи бормотал. Господи! О, погоди, это ведь может со всяким случиться! Даже: и как я мудр, что полюбил тебя.
К нежности непременно примешивалась и жалость. Как-то уж в моем сознании скручивалось так, что Наташу следует жалеть и оберегать. Оберегать от чего? А не знаю — вообще оберегать, абстрактно. От жизни текущей оберегать я ее не мог — от сложностей на работе или в быту. Однако ж говорил себе — да, оберегать.
Жалость была понятна: в моих глазах Наташа была не защищена устойчивым бытом — зарплата небольшая, постоянного жилья нет, жизнь в этом смысле началась с нуля, да, конечно, желание самостоятельности — весьма похвальное желание, да только реализация его имеет некоторые трудности.
Да еще незадавшаяся семейная жизнь.
Подробности ее таковы.
Мужа она называет не иначе как «наш родственник», с каким-то даже презрением, если не брезгливостью. Причины мне не вполне ясны. И кто кого из них оставил, я не знаю. Наташа говорит, что она, но я сомневаюсь — многовато презрения.
