После собрания Алферов подошел ко мне — он не хотел, чтобы я обижался.
— Не знал я, Всеволод Сергеевич, что это такая хреновая работа, — тихо пожаловался он. — Голова пухнет — совсем увяз в бумагах. Скучаю по живой работе. Утром проснусь — тянет к машинам. Скорее бы это кончилось — и по коням.
Это он таким деликатным способом просил у меня прощения за то, что срезал при всех.
— Все будет хорошо, Олег Петрович. Новая работа — это всегда трудно. Привыкнете.
— Спасибо.
Однако отношение в сменах было к Алферову таким же, как прежде — то есть его всерьез как-то и не принимали. А думали — временный человек. Вроде вчера он был игроком в команде, а сегодня случайно стал играющим тренером, завтра же — опять будет играть с нами вместе. Так и смотрели на него — временный человек.
Это он, конечно, понимал и, думаю, переживал болезненно.
И тогда Алферов показал, что некоторую власть имеет и что зубы у него тоже прорезаются. Что и верно — должны же люди чувствовать, что у них есть начальник.
Начал он с укрепления дисциплины. Тем более, что волна такая пошла — на укрепление дисциплины. В каждой смене было, как водится, два-три человека, которые постоянно на несколько минут опаздывают. Причем одни и те же. И тут Алферов точно угадал недовольство тех, кто приходит вовремя.
Положение ведь как: в девять часов ты должен быть готов ехать на вызов. Потому надо прийти на десять минут раньше, чтоб собрать сумку, принять наркотики, все такое. Вот ты уже собрался, а те только подтягиваются. Да пока покалякают, да пока соберут сумку — их же в это время на вызов не пошлешь — не готовы. А поедет тот, кто готов. Что, конечно, обидно.
Алферов сперва предупредил молоденькую фельдшерицу, чтоб больше не опаздывала, а когда она опоздала снова (думала, поди, что начальник только стращает, пока его не утвердили в должности, побоится активничать), Алферов сунул ей выговор. Не сам, конечно, а через главврача — написал докладную.
И все — опоздания прекратились. Хотя все, да и он сам, понимали, что обозначая строгость, он дал и слабину — напал на девочку, на опытного опоздальщика напасть — кишка тонка. Но ведь тут был важен результат.
Первый период его работы можно назвать периодом покладистости — вот это: мы с вами простые люди, нам сказали делать, и мы делаем, и он нам не судья, он лишь продолжает дела, оставленные Ларисой Павловной в отличном состоянии. Этот период продолжался недолго — примерно месяц.
Потом начался второй период — время бурных экспериментов. Алферов ездил по другим станциям и набирался опыта. Приедет, расскажет сменам, где был и что видел, да, нам есть чему у них поучиться.
