Конечно, на работе сдерживал себя. В самом деле, окружающие не виноваты, что ты не выспался. Хотя понимал, что и они отчасти в этом виноваты. Разве не видят, что начальник меня травит? Но помалкивают. Вот молодая фельдшерица. Я подстраховывал ее, когда она ничегошеньки еще не умела. Все понимаю: без мужа тянет двух мальчиков, не даст Алферов совместительства — погибель, а перейти на другую станцию тоже нельзя — здесь живет, кататься вдаль — сколько времени уйдет, а старший мальчик пошел в первый класс.
Потому и отводит глаза, когда меня посылают на вызов. Хотя знает, что и очередь, и вызов — ее.
Говорил себе, а вот возмутись кто-нибудь, что вот меня снова гонят вне всякой очереди, так ведь всегда благодарен буду. Но никто и ни разу. Горько? Да уж конечно.
Правда, уверен был, что Сергей Андреевич или Елена Васильевна заступились бы за меня, но они были в других сменах. А жаловаться им, что вот меня заставляют работать лишнее или писать глупые объяснительные, я считал постыдным.
Значит, характер у меня неудержимо портился. Становился, как бы сказать, вздорным. И первыми это почувствовали домашние. Стал раздражаться из-за ничтожных бытовых подробностей. Чего прежде никогда не было. Мог даже и на визг сорваться. Словно бы распущенная истеричка.
Как-то Павлик получил двойку по зоологии — забыл дома тетрадку. Прежде я бы пошутил, не без издевки, над раззявой, да и все.
Но теперь:
— Ты когда-нибудь станешь самостоятельным? Или всю жизнь поддерживать тебя за подтяжки?
— Отрок превращается в подростка, отец. В этом возрасте, почитай Спока, он становится рассеянным.
— Но только, прошу, без демагогии. Оставь ты эту манеру.
Удивление и обида на лице парнишки. Что и понятно: то были друзьями, а теперь старший друг вопит на младшего.
— Но это она меня просто попугала. В дневник двойку поставила, а в журнал нет.
— Господи! Да ведь ты учишься не для отметок, а для знаний.
Я слышу свой вздорный голос, и мне самому стыдно.
— А если я забыл тетрадь, то знания уменьшились?
— Прекрати болтовню! Это от расхлябанности. С нее начинаются все беды.
Мы стыдимся смотреть друг другу в глаза, но во мне клокочет раздражение, и я вяжусь к домашним, вяжусь, вяжусь.
Постепенно стал раздражаться и на работе. Ну, вот где журнал сдачи дежурств, где старший фельдшер — у меня пуста коробка с наркотиками, а фельдшер уехала в аптеку, почему биксы не обновлены?
Понятно, что это брюзжание не прибавляло мне уважения. Да еще в новой малознакомой смене.
