* * *
Глен мурлыкал что-то под нос, помешивая кофе. Делал он это странно — водил ложечкой в воздухе над медового цвета пенкой, и густой напиток бурлил, следуя его движениям. Глен услышал топот на лестнице, вздохнул и отложил ложечку. Вкатился Майк — в расстёгнутой рубахе, с покрасневшими глазами.
— Что это такое? Ты мне можешь объяснить? — Майк кричал, потрясая стопкой бумаги, от которой разлетались хлопья пепла. — Как это всё?!..
Глен ждал. Майк обессиленно махнул рукой, прошёл к окну, пинком отодвинул стул и упал на него, отвернувшись. Бумага рассыпалась по столу. Глен не спеша налил кофе в две большие глиняные чашки. Подумав, достал из-под стойки тёмную пузатую бутыль. Откинул полотенце с горячего противня, положил на тарелку несколько пирожков.
Майк беззвучно шевелил губами, уставившись в окно. Сейчас он больше всего походил на обиженного ребёнка и даже не повернулся, когда Глен поставил перед ним поднос и сел рядом.
— Майк. — Сказал Глен. — С твоим затылком трудно разговаривать.
Майк упрямо мотнул взъерошенной головой.
— Как знаешь, — вздохнул Глен. — как знаешь… Если, конечно, знаешь. Динокко — не обычное место, здесь иногда происходят вещи, которые удивляют даже меня. В одном можешь быть уверенным — город оказывает тебе услугу, настоящий смысл которой ты пока вряд ли можешь оценить. Здесь тебя хранят от неприятностей — в том числе и от тех, которые ты можешь невольно причинить другим.
Майк повёл плечом. Глен продолжал:
— Когда плачется сердцем, слёз обычно не видно. У мужчин просто краснеют сухие глаза, и взгляд становится жёстким… Некоторые пытаются излить невидимые слёзы на бумагу, и тогда здесь, в Динокко, это случается — бумага чернеет и съёживается, словно обожжённая кислотой. Лишь просочившись сквозь несколько листов, слова понемногу теряют гнев, и некоторые из них даже остаются запечатлёнными. Ты можешь удивиться, Майк, но лишь эти, дожившие до бумаги слова и объясняют всё, что ты хотел сказать на самом деле. Остальные, сгоревшие, никогда не увидят свет — и это настоящее благо! Ты ещё не знаешь, что написанное всегда — всегда! — означает созданное, и вслед за первой буквой открывается дверь в другой, никем ещё не виденный Мир. Изливая на бумагу обжигающую горечь, ты создаёшь Мир, выжженный дотла. Стараясь объяснить, как плохо было тебе, ты хочешь, чтобы было плохо другим, которые виновны только в том, что готовы пойти вслед за тобой по страницам. Не стоит вести их на пепелище.
