… Истину… Правду… Норму…
Все это является — по отношению к идеологическим и иным противникам — непониманием не того, что выше, а того, что ниже.
Владей Рассадин инструментом «вылеты с Синусоиды идеалов», ему не пришлось бы нарекать низ верхом и помещать плохого Сальери вниз в компанию с плохим Ницше. И так как оба вылета аморальны — понятно, почему Рассадин это все–таки сделал: он правильно почуял, что Пушкина интересовало, как плохими становятся в общем хорошие люди. Рассадин любопытный эпиграф взял к своей статье:
— Усерден ли по службе? — Усерден.
— Каковых способностей ума? — Хороших.
— Каков в нравственности? — Аттестовался хорошим.
— Каков в хозяйстве? — Хорош.
Из «Кондуитного списка Кавалергардского ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА Полка Поручика Барона Дантеса Геккерена»
«Интересно состояние души, в которой не находится иммунитета и противоядия против преступления,” — пишет Рассадин о замысле Пушкина в трагедии «Моцарт и Сальери». Урнов бы ему еще и такой довод предложил: «Вспомним жанровое определение, которое Пушкин дал своим «маленьким трагедиям» — «Драматические изучения»…» То бишь — «Даешь бестенденциозность! Даешь науку!» Я еще похлеще подкину: последним в пробных названиях цикла стоит совсем наукообразное — в стиле немцев–ученых — «Опыт драматических изучений».
Но я же и возражу, может, самому Пушкину (впрочем, цикл как таковой не был опубликован при его жизни, и кто его знает, как бы Пушкин в конце концов распорядился). Так вот: не в посредственностях копался тут Пушкин, а в титанах, не бестенденциозность здесь, а начало утопии.
И коль скоро Пушкина начало опять тянуть вверх по Синусоиде идеалов, ему инстинктивно хотелось не повторить ошибок якобинцев, декабристов и художников, тяготевших к чему–то подобному в искусстве. Вот он и дал Сальери «крупным планом».
ВОПРОС.
Зачем Пушкин усложнил столкновение Моцарта и Сальери?
ПРИМЕР.
Сальери не только злодей, но и суровый, самоотверженный труженик, бескорыстно преданный искусству.
ОТВЕЧАЕТ Б. БУХШТАБ (1936 г.).
Можно ли утверждать, что среди стимулов к преступлению нет зависти? Нельзя. Но в столкновении Моцарта и Сальери есть и иные аспекты: это не только столкновение нового искусства со старым или гения с тружеником искусства, — это столкновение двух типов творчества: столкновение рассудочного художника, «поверяющего алгеброй гармонию», с вдохновенным «безумцем, озаряемым гением». Для Пушкина это столкновение в какой–то мере выражало борьбу классицизма и романтизма.
