Если б Булгаков был прав, Пушкину не надо было б брать гениев: нормально или болезненно дружат и простые люди. Но раз Пушкин взял творцов высшего ранга (а это всегда исторически укорененные идеологи), то ясно, что на этот раз ему нужно было столкновение идеологическое, тем более, что такое — определяет столкновение миллионов, которые попроще, но, может, не меньше интересовали Пушкина в 1830‑м году.
Ну, а раз уж Булгакова занесло во внеисторизм, то, надо отдать ему должное, он блестяще обернулся, обнаружив (что оказалось не под силу многим) то, что помимо идеологии обеспечивало равенство в противостоянии Сальери Моцарту — черты гениальности Сальери.
Что удержало Булгакова задержать внимание на взаимоотношениях Сальери, — кроме как с Моцартом, — лишь с Глюком и Пиччини, не знаю. Может, то, что Пушкин вблизи и по разу употребил их имена, может, имея в виду, что Гайдн это «иные «друзья, товарищи в искусстве дивном», а может, интуиция вмешалась. Но Булгаков и тут попал в точку.
Глюк и примкнувший к нему Пиччини это для Пушкина символы близящейся революции и коллективизма, а не близкие Сальери по таланту композиторы. В Сальери гамлет, может, случайно, по молодости сальериевской, победил вертера в нем, когда Сальери встретился с музыкальной революцией Глюка. И тогда Сальери отрекся от себя:
… бросил… я все, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И … пошел… бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную…
Уже то, что за годы и годы Сальери втянулся в музыкальное выражение героико–коллективистского идеала, одно то (а не только отрицательная гениальность, по Булгакову) могло его спровоцировать на противопоставление гениальному Моцарту (и не спровоцировало бы, — если допусти`м такой мысленный эксперимиент, — не спровоцировало бы Сальери противопоставить себя против тоже гениального — Бетховена, композитора, выразителя взрыва и социальной революции).
С Гайдном сложнее. Он фигурирует в трагедии и два раза, и каждый раз с добавкой «новый». И Булгаков о нем умолчал: он же не хотел разбираться в музыке.
И хорошо: не войдем с ним в контры.
*
ОТВЕЧАЕТ В. РЕЗНИКОВ (1976 г.).
Дело в том, что почему–то решили, что Сальери, в противоположность Моцарту, — «не гений», а либо — «ремесленник», либо — «посредственность», либо — «просто талант». Это повелось от смешения позднейшего значения слова «гений» с тем. которое придавал ему Пушкин. «Гением» стали называть лишь что–то высочайшее до невообразимости.
