— Ага, — восторжествовал Штольке. — Значит про телевидение знаете!
— Я знаю многое. Кроме одного, как все погано так вышло. Почему я бандит и убийца, а ты, немецкая подстилка, рассказываешь мне в каком убожестве я живу.
— Я не подстилка! — взвился Рудольф. — Я подданный Великой Германии!
— Заладил как попугай, — устало улыбнулся террорист.
— Я жив потому что унтертан?
— Ты жив потому что я так решил. А умирают все одинакого: немцы, унтертаны, неполноценные вроде меня. Все.
— Но так не должно быть. Мы не враги!
— Эх Ваня, Ваня, — вздохнул Стрелок. — С врагом все понятно, его уничтожают, режут глотки, топчут каблуком, да ты и сам это видел. Так поступают с врагами. А такие как ты умирают рядом, за компанию, для круглого счета. Вы дети нового времени, потерявшие себя и питающиеся отбросами с чужого стола. У вас нет ничего кроме ублюдской мечты стать немцами, и посматривать свысока на отребье не заслужившее столь высокое звание. Вас ничего не интересует, кроме своих мелких желаний. И в этом наша вина.
— Ваша вина? — поток чужого сознания накрыл Рудольфа с головой.
— Да наша, — от Стрелка волнами пошла ненависть. — Наш крест. За предательство, за трусость, за проигранную войну. За страну которой больше нет. Знаешь какое самое страшное наказание? Видеть как дети наши прячутся в лесу словно дикие звери, и выслуживаются перед врагом, забыв кто они есть.
— Ну а мне какое дело до этих проблем? — поинтересовался ничего не понимающий Штольке. — Как нравится так и живите, а я домой хочу.
— Иди, — прозвучал ответ из стремительно сгущающихся сумерок. — Я отпускаю тебя, выведу за пределы деревни, ступай куда хочешь. Тебя никто не тронет, мое слово.
Очередная ловушка? — Руди напряженно замер. — Слово насильника и убийцы, волка искусно прикидывающегося овечкой. Повернусь и выстрелит в спину, хладнокровно, безжалостно, а его добренькие женушка с дочуркой, разрубят на куски и скормят собакам и свиньям. Он издевается, знает, что никуда не уйду без оружия, без припасов, без карты.
— Мне некуда идти, — Рудольф опустил глаза.
— Тогда заткнись и иди спать, — неожиданно зло оборвал Стрелк и сунул в руку фонарик. — Проходи, там разберешься.
— Спокойной ночи, — прошептал Рудольф, но террорист ничего не ответил, обратившись в неподвижную, скорбную статую.
Штольке пригнулся и вошел в низкую дверь. Господи, даже на строительстве экономят, у нас в таких домишках овчарки живут.
— Знаешь чем мы отличаемся? — донеслось в спину.
