— Вы живы, господа? Какое счастье! — воскликнул мсье Рене.
— Все в порядке, кузен. Нас никто не съел, чего нельзя сказать о шоссе, как заметил один из доставивших нас сюда любезных похитителей.
— Что за чепуху вы говорите, Саломак? Как можно съесть асфальтированную дорогу?
— В этом суеверном экспромте есть свой смысл.
— Это предстоит выяснить, — заметил Анисимов. — Для исследования выдвинем рабочие гипотезы, в том числе и о биологической коррозии асфальтов.
— Вы не исключаете джиннов? — живо спросил Саломак.
— Выясним в лаборатории, — пообещал Анисимов.
В Париже лил дождь. Крыши машин в многоструйном их потоке казались лакированными. Солнечные лучи, пробиваясь сбоку от дождевых туч, сверкали словно в движущихся зеркалах,
А на тротуарах бушевали водовороты зонтиков: строгих, темных — мужских; разноцветных, радужных — дамских.
— А знаете, мой друг, о чем я думаю, когда смотрю на парижский асфальт? Что его не сожрали мерзкие боши, подобно одноклеточным дрожжам кандиды, слопавшим, к нашему счастью, шоссе в Алжире.
— Честь и хвала вашей лаборатории, Мишель, где удалось распознать в пожирателях дрожжи кандиды.
— Честь и хвала тому, мой друг, кто догадался об этом еще в Алжире,
— Меня натолкнул на такую мысль наш незадачливый похититель и его «прожорливый джинн».
Два профессора, недавно приехав в Париж из Алжира, шли от площади Согласия к Триумфальным воротам, к знакомому кафе.
Маленький француз высоко в руке держал зонт, чтобы прикрыть им своего высокого спутника.
Молодые ученые уселись за столик под тентом кафе.
Солнечный дождик прошел. И сразу нарядной стала толпа прохожих.
— Итак, мой русский друг, нашей общей пассией стала кандида. Ай, ай, ай! Что скажет Шампанья, ее исследующий?
Подскочил гарсон с манерами апаша.
— Вы сказали шампанское, мсье?
— Я сказал Шампанья, мой друг. Это имя повторят ваши внуки.
— Я не женат, мсье. Это удобнее и не мешает пить шампанское.
— Вы подсказали верную мысль, — вмешался Анисимов. — Мы должны поднять бокал с искрящейся влагой за сделанное открытие, за съеденное не джинном, а кандидой шоссе!
— Готов поднять хоть два бокала, но за съеденные людьми дрожжи кандиды!
— Шампанское сейчас выстрелит, — заверил гарсон и исчез.
— Кандида! Друг мой, — продолжал Саломак, — мы с вами давно отвыкли от молока матери, и, увы, в этом одна из бед человеческих. Если бы мы до конца дней питались веществом такого состава, то были бы все Жаннами д’Арк и Добрынями Никитичами.
