Он схватил Юлины руки в свои, нагнулся, и прижался к ним губами. Почувствовал, как холодны и тонки её пальцы. Как изящно длинны. Он беспорядочно прикладывал свои губы, то к аккуратно оточенным ноготкам, то к фалангам, затем к маленькой ладошке и снова к пальцам, чувствуя её тонюсенькие косточки, прикрытые нежным почти прозрачным пергаменом кожи. Слыша над своим ухом её тихий шёпот:
— Ты хороший, ты самый хороший! Я знаю. Я ждала тебя!
Жёлтые, словно маленькие солнца, апельсины будто партизаны, беззвучно скатились с Юлиных колен. Десантируясь, кинулись в россыпную от угрозы быть съеденными, как можно быстрее, пытаясь скрыться в кустах, и недавно появившейся траве. Некоторые приглушённо запрыгали по выложенной кирпичиками дорожке, прямо в сторону выезда с территории больницы.
— Мама, мама, смотри какие жёлтые мячики катятся! — закричал маленький мальчик, пытаясь выдернуть свою руку из материнской.
Услышав детский голосок, Юля быстро освободила свои ладошки из рук Игоря и опустила их на колени. Поняв, что апельсинов нет, она стала громко и заливисто смеяться. Обняла Игоря руками за шею и потянулась к нему. Он подхватил её за талию и, как пёрышко, выдернул из чёрного инвалидного кресла. Закружился с ней, прижав к себе её худенькое тельце. Ощутил, как она, словно лечебный пластырь, прижалась к оголённой ране на груди. Обнажённому, не заживающему сердцу, и заглушила негаснущую боль.
Упавший на землю, тёмный шерстяной плед, словно дьявольское подраненное крыло, бессильно вздрагивал от прохладного весеннего ветерка.
Игорь осторожно поставил Юлю на ноги, подхватил его одной рукой, и бросил на пустую каталку.
Держась за руки, они не торопливо пошли в больницу.
В выходные ей разрешили поехать домой в сопровождении матери.
Юля просила, чтобы Игорь тоже был, и он отпросился у начальника на пару часов.
Алевтина Никаноровна, мать Юли, оказалась стройной женщиной, на вид лет сорока, с загадочной улыбкой Джоконды. Чёрный платок, наглухо, под горло застёгнутая кофта, и длинная до пят, гофрированная юбка, того же цвета, делали из неё церковную старушку, готовую, в любой момент, упасть на колени и начать рьяно молиться за упокой души.
Частично это так и было. По выходным и праздникам она прислуживала в церкви, помогала в приходе и, даже иногда, пела в хоре. В будние дни она работала на заводе, то ли бригадиром, то ли мастером.
Игорь не сознавая того, сравнивал мать с дочкой и не понимал, откуда в этом сумраке религиозности мог появиться аленький цветочек взращённый светом и теплом.
