Сержант Фаррат завел машину. «Дворники» размазывали по стеклу вечернюю росу. Сначала он съездил к реке и проверил, не обчистили ли воры винокурню Скотти, затем пересек железную дорогу и направился в сторону кладбища. Позади надгробий сержант заметил «форд-перфект» Реджинальда Блада. Стекла запотели, машина ритмично покачивалась.
В салоне «форда» Реджинальд смотрел на большие груди Фейт О’Брайен.
– Фейт, ты такая нежная, такая утонченная, – промурлыкал он и коснулся губами бархатистой бежевой ареолы вокруг ее затвердевшего соска.
В это время Хэмиш, муж Фейт, сидел в баре вокзального отеля и слизывал бежевую пену со своей пинты «Гиннесса».
После Барни супруги Максуини сделали передышку, но потом привыкли к нему, решили, что не так уж он и плох, и совсем скоро опять взялись строгать детей. Всего они произвели на свет одиннадцать отпрысков. Мэй души не чаяла в своем первенце: Тедди, проворный, хитрый, умный и осмотрительный, был удальцом и красавцем. По четвергам он играл в карты, по пятницам резался в «орлянку», по субботам устраивал танцы, был букмекером на скачках, срывал куш в день Мельбурнского кубка[2] и первым кидал клич к сбору средств, если кому-то на те или иные цели требовались деньги.
Говорили, что Тедди способен продать матросу морскую воду. Ценный игрок, ключевой форвард дангатарской футбольной команды, само обаяние и любимец девушек, но при всем этом… Максуини. Бьюла Харриден звала его не иначе как лодырем и жуликом.
Тедди сидел перед фургоном на продавленном автобусном сиденье, стриг ногти на ногах и поглядывал на дымок, что поднимался из трубы в хижине Чокнутой Молли. В глубине двора сестры стирали простыни, сгибая и разгибая спины над большим старым корытом, которое также служило семейной ванной, поилкой для лошади, а летом, когда речка мелела и кишела пиявками, – еще и бассейном для малышни. Мэй Максуини перебросила мокрые простыни через телеграфный провод, натянутый между вагончиками, и расправила их, взмахом руки согнав ручного розового какаду. Мэй была практичной, лишенной фантазии женщиной, пухленькой и аккуратной, с молочной кожей и веснушками на лице. Она носила пестрые хламиды свободного покроя и пластмассовый цветок за ухом. Вынув изо рта прищепки, Мэй обратилась к старшему сыну:
– Помнишь Миртл Даннедж? Уехала из города еще девчонкой, когда…
– Помню, – отозвался Тедди.
– Вчера она целыми тачками вывозила мусор на свалку.
– Ты с ней разговаривала?
