Двор чудес | страница 77
Нельзя быть уверенным, что все сущее сотворено в единственном экземпляре.
Как и то, что Сотворивший – Единственный.
ЕГО рабочий инструмент – не стило, не мастерок, не кисть. ОН творит Духом. Но – Главный ли ОН?
А что если наше ВСЕ, сотворенное ИМ – артефакт среди прочих? На манер арт-выставки в эдаком вселенском ЦДХ?
И на вернисаже в этом ЦЕНТРАЛЬНОМ ДОМЕ ХУДОЖНИКА – ОН – СУЩИЙ И СОТВОРИВШИЙ – бородатый, поддатый, чуть богемный, возле своего Творения, с рабочим инструментом, лихо заткнутым за ухо?!
Рис. 5. «Вдох-выдох, вход-выход…»
Наше время уходит в воронку – наша реальность на выдохе; вращение все убыстряется; увеличивается сила воображения – расширяется – выдоху идет на смену вдох – воображаемое – реальному – и прямая в бесконечности смыкается кольцом, а кольцо размыкается и становится прямой. Вечность – кольцо, бесконечность – прямая, все вместе – восьмерка, односторонняя поверхность (рис. 5). Однако если восьмерку, склеенную из полоски бумаги, разрезать вдоль полосы, получим два звена одной цепи (рис. 6).
Рис. 6. «Время закручивается воронкой»
Мы – создания несравненно более совершенные и сложные, нежели наши творения. Творениям не дано общаться с нами. А нам дано общение с Создателем.
Мы пытаемся уподобить свои произведения созданным Им мирам. Пишем картины.
Сочиняем книги.
P.S. Продолжение следует? (рис. 7).
Рис. 7. Матрица (но это уже совсем другая история)
(см. ниже)
Все // Ничего, или Ашхабад шестого измерения
Скажи нам, Господи,Что там?Что – дальше?Вновь Аленка Басилова
Вообразите картинку. Скажем, ипподром. Ипподром в Ашхабаде – на краю пустыни, в белом солнце. Ветхие дощатые трибуны. Скамьи: под облупленной охрой серебристая древесина, иссохшая, как кость в солнечном зное. На почетных местах в день скачек под выцветшим тентом отцы города попивают пиво. По ту сторону – низкие длинные денники. Возле дорожки, по которой выводят коней на ипподром, в чахлой тени единственной акации, припорошенной пылью, – знатоки: мальчишка в тюбетейке и старик в бараньей папахе. В иссушенной коричневой руке старика – китайский термос с алой розой по оббитой эмали. Там холодный зеленый чай. Старик пьет чай, изредка передавая термос мальчишке.
Навстречу белому свету из денника тянется бирюзовая морда с розовыми губами и нежной черной бархатной челкой. Коней ведут на ипподром. Они прекрасны на желто-жухлой траве! Пясти их охватит ладонью пятилетний мальчик. Они голубые, розовые, золотые – глаз косит – эти кони так нервны, что любое впечатление перед состязанием может выбить их из колеи, и они не побегут…