Но вскоре я забыла об этом похищенном клочке души – все перекрывал звон шагов на моей лестнице, и утренний свист, ввинчивающийся в прогретый воздух сквозь старинную тишину дома, где я дожидалась, вслушиваясь, на площадке лестницы, звонкой, как скрипичная дека. Черные тюльпаны в «саду вприглядку» тем временем сменились подсолнечниками – но самым важным было то, что на каждой ступеньке были расставлены застывшие, прозрачные, всегда одни и те же – он и я – мы. И, возвращаясь с жаркой улицы, я проникала сквозь них – сквозь нас – с осторожностью, боясь повредить их – нас – прозрачных, слитых воедино стражей моих.
Из-за моего длительного отсутствия, затянувшегося невнимания дверь в желтую лавку постепенно затягивалась полупрозрачной пленкой. Однажды я решила ее прорвать, проникнуть, ворваться вовнутрь – под проснувшимся взглядом хозяина желтой лавки. И вновь я углублялась в недра магазина, ощущая на ощупь сгущавшийся сумрак, словно шелковую шелестящую ткань. Ходы между полками сужались, книги лежали в проходах грудами на полу. Обложки, такие лаковые и яркие в витрине, выцветали, тускнели, серели. И почти в полном мраке я с трудом разбирала названия: «Книга Зоар», «Изумрудные скрижали», «Кали».
Коридор неожиданно вывел в круглую залу без окон с резными балками и медным светильником под потолком. В нишах вокруг всей залы высились громадные старинные фолианты, обтянутые тисненой кожей с надписями на неведомом языке. Посредине высился массивный круглый стол мореного дуба. Вокруг стола стояли мужчины и женщины в пышных одеждах. Они говорили звонкими голосами. Вдруг они повернули головы ко мне, и я опрометью кинулась прочь – какая-то женщина засмеялась вслед холодным смехом – на жаркую старую свою улицу Великих Августинцев. Я трусила и гордилась. Под мышкой у меня оказалась книга «Путь к себе». Когда я успела ее купить?
Вскоре с витрины стали постепенно исчезать книги в ярких обложках: за «Иглоукалыванием» – «Любовная гимнастика Тао», потом всяческие тайны пирамид, затем статуэтка Будды. Оставались лишь «Колесо жизни» да Иисус Христос. За стеклом витрины все еще виднелась бумажка с объявлением, написанным от руки. Желтолицего хозяина было не видно за пыльными стеклами – но все это я едва замечала – оттого что все реже на витой лестнице слышались шаги и свист – пока наконец однажды шаги с грохотом не ссыпались со ступенек!
Той ночью мне приснилась квартирная агентша. Мадам Алла болталась над полом в моей комнате на метле, с распущенными седыми патлами. «Ты поняла? – спрашивала она, хихикая. – Ты все поняла?
