Русская, советская, российская психология [Конспективное рассмотрение] | страница 42

Подчеркнем следующее. Во-первых, речь в определении не о состоянии, а о тенденции, собственно развитии, т. е. не о некоем месте пребывания, стоянии, а о движении, полном риска. Потому важен не сам перечень выделенных признаков, атрибутов (можно, конечно, дополнить другими), а то, ухватывают ли они, высвечивают, определяют общее направление пути.[45]

И второе. Напомним, что речь о развитии человека, тогда как личность, согласно предложенному пониманию — специфический инструмент, орудие этого развития и в качестве инструмента оценивается в зависимости от того, как служит своему назначению, т. е. способствует или нет приобщению человека к его сущности. В свою очередь личность необходимо разделять, разводить с «психическим», на чем настаивал А. Н. Леонтьев, говоря о «личностном» как об особом «измерении».[46] Поэтому человек может быть вполне психически здоровым (хорошо запоминать и мыслить, ставить сложные цели, быть деятельным, руководствоваться осознанными мотивами, достигать успехов, избегать неудач и т. п.) и одновременно быть личностно ущербным, больным (не координировать, не направлять свою жизнь к достижению человеческой сущности, разобщаться с ней, удовлетворяться суррогатами и т. п.). Кстати, если говорить о тенденциях современного общества, то надо признать, что для все большего количества людей становится характерным именно этот диагноз: психически здоров, но личностно болен.

Напомним, что для рассмотрения российского пути развития психологии были выбраны три подхода: гуманитарная психология, нравственная психология, христианская психология. Проведенный выше теоретический экскурс был необходим, чтобы подойти ко второму из намеченных подходов.

Хотя связь этики как учения о нравственных началах и психологии охотно признается почти всеми, конкретные, реальные формы этой связи остаются весьма малопредставимы. Как подчеркивает, например, Ю. А. Шрейдер, этика антипсихологична.[47] Более того, в определенном смысле, она принципиально антипсихологична. Ибо положения этики нормативны, они предписывают поступать так или иначе, не соотносясь, по сути, с психологией конкретного человека, его возможностями, положением, психологическими реалиями.

И психологов, на самом деле, этика тоже не особо-то интересует. Она имеет, в лучшем случае, совещательный, но отнюдь не решающий голос в исследовательском процессе. Задача в том, чтобы понять логику собственно психологического движения, психологических механизмов, а уже соотносится ли это с нравственным законом или нет — дело второе. Соотносится — хорошо. Нет — психолог ничего поделать не может и не должен. Главное — не изменить своей, психологической правде. Наша задача — искать, где потеряно, а не там, где морально светло. Отсюда и отношение к изучению проблем нравственного развития. Это одна из возможных форм применения психологического аппарата, определенный, причем достаточно узкий путь, угол зрения наряду с другими ракурсами и путями. Более того, после З. Фрейда многие психологи усвоили, что нравственность нередко просто фальшь, поза, прикрытие истинного лица, что обусловлена лишь внешним давлением, общепринятой формой, цензурой. Поэтому, несмотря на декларируемые терпимость и почтение, внутреннее убеждение (перешедшее часто в стойкое предубеждение) требует от психолога держаться настороже и подалее от нравственных императивов и рассуждений.