— Слушай, ты меня пригласил? Мне его вышвыривать?..
— Никто здесь не станет никого вышвыривать, — ответил я за Ростика, который уже и не видел, и не слышал ничего со дна катастрофы. — Выпьем и разойдемся.
Алесь, видимо, надумал мне помочь и миролюбиво подошел к Шигуцкому.
— Ты чего, выпьем в самом деле… А потом я тебя комлем…
— О, мир… — сказал Красевич, и Шигуцкий, скривившись на Алеся, махнул рукой:
— Да пошел ты…
В каминной, где стали прилаживаться к столу, Ростик заторопился наливать. Крабич, стянув с себя простыню, остановил его.
— Погоди, не пропадать же добру… Ритуально все свершим…
— Не надо, — с настороженностью, зная штучки Крабича, заперечил Ростик, но Шигуцкий, которому стала интересно, кивнул:
— Давай ритуал.
Крабич придвинул к себе пустую тарелку, выжал над ней простыню, перелил выжатое в стаканы, разделив поровну на всех, и, стоя голым, избитым, изодранным, крикнул, подняв ритуальное питье:
— Ну, что, жиды с коммуняками?! Выпьем крови моей за Беларусь!
— О, тост… — сказал Красевич, а Ростик, встряхнув животиком, плеснул розовую водку Крабичу в лицо.
Крабич выпил свое и вытерся простыней.
— Можно и так. Ритуал пока до конца не отработан.
Ростика поколачивало. Я подвинул к Крабичу свой стакан.
— Кирни еще… Может, до конца ритуал отработаешь…
Крабич взял из–под рук Ростика бутылку водки, долил стакан доверху и тремя глотками до дна выпил. Не закусывая, спросил:
— А ты чего раздрожался весь, Ростик? Это ж мои понты, жиды кровь не пьют, байки это…
— Вон… — побелевшим шепотом еле проговорил Ростик. — Пошел отсюда вон!
Крабич сел и налил себе пива.
— Не ты меня приглашал.
— Забавно у вас, — сказал Шигуцкий. — Без баб обойтись можно.
С неожиданностями у меня сегодня получался очевидный перебор.
— Пошли, — поднялся я и взял Крабича со спины под мышки. — Тебе пора…
— Ты меня выгоняешь?
— Я не выгоняю тебя. Я прошу тебя уйти.
— Так не пойду, если не выгоняешь. Мне с вами весело.
— Вон! Вон! Вон! — начал хватать со стола и швырять в Крабича все, что под руку попадало, Ростик. Крабич наклонился под стол — и куски сыра, хлеба, колбасы, ножи и вилки, проскальзывая по его избитой спине, летели в меня. Ростик словно не видел этого, не мог остановиться — и тяжелая, стальная, острая, как ость, вилка вонзилась сверху в самый корень моего романчика.
— О, бля… сказал Красевич. — Чуть бы ниже…
Я и сам, похолодев, так подумал.
— Ромчик… — разинувшись, застыл Ростик. — Я не хотел…
Боль насквозь прожгла меня от романчика к копчику, от него вниз и вверх, к пяткам и к затылку. Вилка впилась, казалось, во все мое нутро, в самые глубины… Я вытащил ее — и по романчику потекла кровь.
