При прямом же вопросе, она сиюминутно растерялась.
— Не подскажешь адресок? — моментально съехидничал Макар Дмитриевич без соответствующей гримасы. — На старости лет хочется репки, сладкой как мёд, попробовать.
— Ишь ты чего захотел, — вздёрнула нос Зинаида Викторовна.
В пылу остроты разговора, она даже не задумалась над тем, что и словом не обмолвилась с Макаром Дмитриевичем по поводу репки, сладкой как мёд.
— Впрочем, так и быть, — смягчилась Зинаида Викторовна, продолжая начатую тему в том же направлении к возвышению собственного превосходства, — по осени урожай вырастет, мы тебя угостим, тем более что репа будет большая, и её будет много.
— Спасибо тебе и на этом, — поклонился Макар Дмитриевич, привстав с лавки, после чего опять сел на неё. — А то я сегодня, когда твоему Агафону семена утром давал, не знал, где репа лучше приживётся и вырастет. У меня в огороде али у вас. Оказывается, ты всё знаешь. У вас. Так я осенью обязательно зайду, напомню о себе.
Наступила молчаливая пауза, во время которой Макар Дмитриевич спокойно вытряхнул пепел из трубки и поднялся с лавки.
— Так я осенью обязательно зайду, — повторил он не глядя на Зинаиду Викторовну и также, не удостоив её и мимолётным взглядом, удалился к себе в дом.
А Зинаида Викторовна осталась стоять на том самом месте, откуда только что вела прежде победный разговор с Макаром Дмитриевичем.
Всё её тело напоминало сейчас неподвижное каменное изваяние, которому её автор, её скульптор, постарался придать как можно больше схожести с живым человеком, что особенно выделялось в каждой чёрточке лица, нахлынувшей волной растерянности.
Дополнительно упомянутая эмоция выражалось тем, что стояла женщина после ухода Макара Дмитриевича, с открытым от изумления ртом, опустив одну руку вниз, а вторую прижав ладонью к груди в которой сейчас замерло всё её горячее дыхание.
И только спустя некоторое мгновение, статуя ожила — при выдохе, из её горла, вырвался жалобный, и негромкий, хриплый стон.
