Сколько раз уже он перечитал эту надпись, поджидая своего отца. Он ждал его всего минут десять, но они показались ему вечностью. Парень поерзал на жестком продавленном сиденье машины и зябко поежился. Глубокий вздох вырвался из его груди. Ну почему, почему он сомневается теперь, когда дело сделано и изменить уже ничего нельзя? Неужели он был не прав и всю жизнь отныне будет сожалеть о своем поступке?..
Но разве что-нибудь зависело от него, разве мог он поступить по-иному? Горькая улыбка появилась на его губах, такая умудренная и такая неожиданная для столь юного лица, что удивила бы любого. Но этот парень знал о жизни куда больше, чем другие в его возрасте, и многое успел пережить. Он знал больше, чем другие, о ее жестокости и безнадежности, но способен ли он что-либо изменить? Все, что он мог, просто терпеть и держать язык за зубами, как делал всегда прежде. Или же бежать без оглядки из дому, подальше от этих ужасных трущоб.
Трущобы. Мелкая дрожь пробежала по его озябшему телу, когда он вспомнил о них. Вспомнил о поджидавших его на улице крутых парнях, которые хотели превратить его в наркомана, посадив на иглу, о своей обшарпанной переполненной школе, где он старался учиться вопреки всему — ведь это единственная надежда для него когда-нибудь выбиться в люди. Да, конечно, он давно бы уже сбежал из дому, прочь из этих нью-йоркских трущоб, но он не мог покинуть сестру, оставить на произвол судьбы маленькую Ванессу. Умирая, мать заклинала его позаботиться о сестре, и он дал ей слово.
Дверь лечебницы со скрежетом отворилась, и паренек напрягся, позабыв о холоде, — тяжелыми шагами по ступенькам крыльца спускался отец. Ему было только сорок, но выглядел он так, словно тяжесть бесконечно долгой и трудной жизни лежала у него на плечах. Ни разу он не оглянулся назад, пока шел тяжелой походкой к машине, и парень был ему благодарен за это.
От порыва холодного ноябрьского ветра, ворвавшегося, когда отец открыл дверцу, в уже и без того насквозь промерзший салон, руки мальчика посинели, и он спрятал их в карманы своей тесноватой спортивной курточки с куцыми рукавами. Отец молча завел мотор. Подвезет он его в школу или они вместе отправятся сейчас домой? Парень подумал об этом, но спросить не решился.
Когда машина с дребезжанием и скрежетом двинулась вперед, он вдруг почувствовал внезапно набежавшие на глаза слезы. Еще ни разу он не плакал с тех пор, как умерла мать, и, казалось, ничто уже не заставит его заплакать — ни жестокие побои дворовой шпаны, ни слезы и причитания Ванессы: «Ну, почему? Почему мы так плохо живем?..» Что мог ответить ей он, четырнадцатилетний мальчуган, что мог сказать он своей младшей сестренке, если и сам все время искал и никак не мог найти ответов на свои собственные «почему»? Но жизнь была ужасна, и он должен наконец хоть что-нибудь предпринять.
