.
Ист-Энд/Восточная сторона
Нет ничего удивительного в том, что, когда писатели, исследовавшие викторианский Лондон, решали изобразить «городскую экзотику» в ее самой концентрированной и зрелищной форме, они устремляли взор на лондонский порт и доки, расположенные ниже по течению, как наиболее естественное ее месторасположение. Для Чарльза Найта, написавшего в начале 1870-х годов огромную «Энциклопедию Лондона», улицы Уоппинга[93] стали самодостаточной миниатюрной модной системой, предназначенной исключительно чтобы обслуживать вестиментарные и материальные потребности морского бродяги:
Каким бы ни выглядел Уоппинг в глазах сухопутного человека, для британского моряка это, без сомнения, романтический край… Мы идем по его длинным и узким улицам… отворачиваясь от его грязи, старости и убожества. Но… стоит нам оставить позади Тауэр-хилл и эти огромные склады справа – нарастающие этажами друг на друга и такие большие, что, кажется, они вполне могли бы быть складами для целой империи, а не одного городского дока, – каждый второй магазин тем или иным образом посвящен его потребностям, его наказам, его развлечению… Вот оптовый продавец матросской одежды, который изредка снисходит до того, чтобы бросить наполовину распакованную связку кителей в окно, и который может быстрейшим образом обмундировать команду целого корабля; а вот розничный торговец, который не слишком рад выставлять все свое существо при свете дня, и потому полностью закрывает всю переднюю стену, от тротуара до второго этажа, белоснежными парусиновыми брюками и грубыми лоцманскими куртками, верхними частями непромокаемых костюмов и всевозможными шляпами, от маленькой круглой щегольской до шапки разносчика угля… Аристократичный владелец магазина в Уоппинге, которого мы приняли за изготовителя математических инструментов, чьи витрины были полны ладно сработанными и отполированными до блеска медными устройствами всевозможных форм, мог бы произвести впечатление и на Бонд-стрит[94].
Эта концепция местной экономики, предложенная Найтом, упорядоченна, в ней имперская риторика использована, чтобы прочертить линии путешествий и коммуникаций (как реальных, так и символических), тянущиеся из Уоппинга к Вест-Энду и далее к имперским владениям. Хаос порта облагорожен благодаря живописному прочтению, в котором на первое место выходит богатая, но благотворная экзотика витрин и портовых каталогов, вызывающая язвительные сравнения с роскошью Бонд-стрит. Другие трактовки были менее лестными, граничащие с рекой районы представали в них как ничья земля, где аморальность и воровство процветают вследствие отсутствия внешних границ, и были открыты для свободного движения не только товаров и людей, но и порока. В этом контексте одежда, ее приличие или, наоборот, неприличие, стали мощным символом, и, как вспоминал в своей автобиографии «Вокруг Лондона» (1896) житель Восточного Лондона королевский адвокат Монтагю Уильямс:
