— Все думают, что Милена Энгер ушла в монастырь… но я-то знаю, я все видела из окна. И этого дознавателя, и законников, суетящихся рядом с ее телом, и директрису, что поставила полог невидимости, едва только ее обнаружили… А накануне, ночью, видела, что кто-то роется на полке. Я была в углях тлеющего камина, и он меня не заметил. А потом… мы ведь, книгочеи, чувствуем книги, как садовник аромат цветов, не открывая глаз. А этот… он специально писал там…
Ее плечи вздрагивали. Хотелось подойти, обнять, успокоить. Но я чувствовала, что если сделаю это, девушка перестанет говорить, а скатится в банальные сопли и слезы без просветов членораздельной речи.
— И все же зачем ты дала этот трактат мне?
— Я подумала, что вы обратите на это внимание, а этот рыжий следователь, Дейминго, он с вами общается и разговаривает даже как-то по-особому, вот я и подумала…
Она давилась слезами и всхлипывала все сильнее. Я и так чувствовала себя сволочью, вот так используя ее состояние, чтобы узнать правду, и как только поняла — она рассказала все, что знала, просто сделала шаг вперед и обняла. Так мы и стояли, пока каминные часы не пробили семь вечера.
От этого звука саламандра словно очнулась и подняла на меня опухшие от слез глаза. Шмыгая покрасневшим носом, она попросила:
— Пожалуйста, не рассказывайте об этом господину дознавателю!
Я колебалась, представляя, как будет допрашивать ее Лим, но, с другой стороны, девушка могла помочь составить словесный портрет этого посетителя.
— А ты можешь описать, как выглядел этот некто?
— Нет, — книгочейка шмыгнула носом. — Когда саламандра становится пламенем, она видит лишь силуэты, тени, обозначающие присутствие. Будь это даже ты, я бы тебя не сумела опознать. Для этого надо было выйти из камина, а я побоялась.
Покидала я библиотеку в большой задумчивости.
Идя по коридору, уже корила себя за то, что пропустила ужин, когда резкая боль скрутила меня. Ник!
* * *
Я была не вольна над собою, тело словно подключили к оголенным проводам. Трясло, как в агонии. Амулет, что дал мне Лим, раскалился добела, обжигая и светясь из-под сукна формы. Непроизвольно выгнулась дугой и зашлась в немом крике.
Тень метнулся мне под дрожащую руку и каким-то чудом сумел выудить переговорник из кармана. Щелкнула крышка затвора зеркала-пудреницы. Крик «Срочно, она умирает!» я услышала сквозь бред.
А потом был резкий запах озона, и два телепорта, открывшихся почти синхронно. И бездонные глаза цвета балтийского янтаря.
