Джинни посмотрела Гарри прямо в глаза, сделала глубокий вдох и произнесла:
— Поздравляю с семнадцатилетием.
— Ага… спасибо.
Она неотрывно смотрела на него; ему, в то же время, было очень трудно поднять на нее глаза, это было все равно что смотреть на яркий свет.
— Отличный вид, — слабым голосом сказал Гарри, указав на окно.
Джинни не обратила на эти слова ни малейшего внимания. Он не мог ее в этом винить.
— Я не смогла придумать, что тебе подарить, — продолжила она.
— Тебе необязательно что–либо мне дарить.
Это она тоже проигнорировала.
— Я не знала, что тебе сможет пригодиться. Что–то не очень большое, иначе ты не сможешь взять это с собой.
Он рискнул все–таки взглянуть на нее. Слез в ее глазах не было; это была одна из многих замечательных черт Джинни, она почти никогда не плакала. Иногда он думал, что наличие шести братьев ее здорово закалило.
Она подошла на шаг ближе к нему.
— И тогда я подумала, мне хотелось бы, чтобы у тебя было что–то, чтобы ты помнил обо мне, если ты встретишь какую–нибудь Вилу, когда ты уйдешь делать то, что ты собираешься делать.
— Я подозреваю, возможностей для свиданий там у меня будет крайне мало, честно говоря.
— Этого момента я так долго ждала, — прошептала она, и после этого она его поцеловала так, как она никогда не целовала его раньше, и Гарри целовал ее в ответ, и наступило блаженное забытье, лучше, чем от Огневиски; она была единственной реальностью в этом мире, Джинни, ощущение ее, когда он держал одну руку у нее на спине, а другую в ее длинных, ароматных волосах…
Дверь за их спиной распахнулась, и они отскочили друг от друга.
— Ох, — саркастически произнес Рон. — Извините.
— Рон! — чуть запыхавшаяся Гермиона стояла прямо у него за спиной. Повисло натянутое молчание, затем Джинни тихим ровным голосом проговорила:
— Ну, в любом случае — с днем рождения, Гарри.
Уши Рона пылали, Гермиона явно нервничала. Гарри хотел захлопнуть дверь прямо им в лицо, но он чувствовал, что с открытием двери в комнату словно ворвалась струя холодного воздуха, и его лучший миг лопнул, как мыльный пузырь. Все его основания для того, чтобы прервать отношения с Джинни, чтобы держаться подальше от нее, казалось, проползли в комнату вслед за Роном, и счастливое забытье прошло.
Он глянул на Джинни, желая что–нибудь ей сказать, правда, плохо представляя, что именно, но она повернулась к нему спиной. Ему показалось, что она, возможно, впервые поддалась слезам. На глазах у Рона он ничего не мог сделать, чтобы ее утешить.
