Сознание возвращалось долго, рывками. Варя словно выплывала из тяжелого страшного сна, наполненного кошмарными образами, непонятными звуками и неприятными ощущениями во всем теле. Девушка открыла глаза и увидела потолок своей спальни, зашторенные окна, чье-то лицо, с тревогой наклонившееся над ней. Это был доктор. И тут Варя вспомнила все, и злоба вскипела в ней. Она попыталась приподняться, чтобы половчее оттолкнуть любовника, но не смогла. Варя сделала еще одну попытку, но безуспешно. Доктор со страхом следил за ее отчаянными усилиями.
– Господи, что со мной, доктор? – прохрипела девушка.
– Боюсь, что вы повредили позвоночник от неудачного падения и теперь не можете двигать ногами, – побелевшими губами прошептал Литвиненко.
– Но ведь это временно, это пройдет, ведь ты вылечишь меня? – закричала Варя.
Доктор отвел глаза:
– Я сделаю все мыслимое и немыслимое для тебя!
– Спасибо, ты уже постарался!
– Но ведь я предупреждал, я говорил, что ты слаба!
– Я не знаю, что со мной стало, я не могла управиться с Миа. И лошадь будто взбесилась!
Что с ней?
– Расшиблась насмерть и все себе переломала. Платон Петрович пристрелил, чтоб не мучилась.
Варя замерла. Ужас и отчаяние овладели ее.
Она бессильно откинулась на подушки и замерла.
Почему ее никто не пристрелил! Ее участь теперь ужасней судьбы злополучной Миа!
Началась борьба с недугом и с собой, своим желанием тотчас же умереть. Жизнь потеряла смысл. Никто и ничто не приносило ей утешения. Постоянно думала только об одном – за что? И понимала, за что. За грехи, за гордыню, за спесь и самолюбие. За то, что не любила и не ценила чувств других. Но это жестокое самобичевание только усугубляло ее страдания. Литвиненко раздражал, а ведь и его самого, и его лечение приходилось терпеть. Невыносимо было также видеть серого от горя отца, враз постаревшего. Но тяжелее всего было видеть Марго, которая, казалось, потеряла рассудок и целый день пребывала около больной в отчаянном оцепенении, бесконечно шепча слова молитвы и прося прощения. В этой бесконечной череде боли и отчаяния один Гривин почему-то не вызывал у Вари тоски и раздражения. Он приходил постоянно, подолгу сидел рядом, иногда даже ничего не говорил, просто держал ее за руку. Она пыталась понять, почему только Дмитрий приносит ей спокойствие? И только потом, намного позже, уже в браке с ним, поняла: он не любил ее, поэтому его жалость и внимание были иными, не такими пронзительными, без примеси личной боли. Он сострадал ей, как сострадают сиделки.
