Вода в реке до сих пор ходила ходуном, накатываясь огромными волнами на острова, а русло, обычно чистое и тихое, теперь было запружено стволами поваленных деревьев, вырванными с корнем кустами и раздутыми трупами утонувших животных, медленно уносимыми вниз по течению.
— Мусо нас возненавидел!
Он снова взглянул на беспрерывно рыдающую Кимари.
— Глупости! — ответил Сьенфуэгос, приблизившись. — К богам это не имеет отношения. Просто землетрясение.
— Земля трясется, когда гневаются боги.
— Пусть бы и так, — согласился он, чувствуя, что не в силах вступать в бессмысленный спор. — К вам это все равно не имеет отношения.
— Как раз имеет, — не пошевелившись заявила Аяпель. — Но что плохого мы сделали?
— Дотронулись до него.
Канарец боялся этого ответа, и потому его не удивило, что Кимари говорит так уверенно.
— Это не имеет значения, — заявил он. — Вы не понимали, что делаете.
— Не понимали. Не понимали, и это не имело значения. Но через некоторое время мы поняли, и это стало иметь значение.
— Но этого больше не повторится.
— Да. Не повторится.
— Тогда в чем же дело?
— Я хочу, чтобы повторилось.
— Да ладно тебе, Кимари! — отмахнулся канарец. — Или ты в самом деле так плохо думаешь о своих богах, что считаешь, будто они способны устроить столь страшное бедствие из-за такого пустяка?
— Наш проступок намного серьезнее, чем если бы это сделал кто-то другой, — ответила она. — Мы — избранницы Мусо. Мы храним его кровь.
— Кровь? Чепуха! Это же просто зеленые камни. Красивые, не спорю, но всего лишь камни.
— Замолчи! — вмешалась Аяпель. — А не то он еще больше разозлится.
— Еще больше? — изумился Сьенфуэгос. — Скорее я рожу ребенка!
— Для тебя что, нет ничего святого?
— Для меня многое свято, — неохотно ответил он. — И в первую очередь — ты, и я не позволю тебе казниться за то, что на самом деле всего лишь явление природы, — он нервно ходил взад-вперед, словно медведь по клетке. — Да, произошло землетрясение, согласен! Мы до смерти перепугались и подумали невесть что! Тоже согласен! Но это еще не причина, чтобы винить себя во всех смертных грехах.
Они смотрели на него с таким ошарашенным видом, словно канарец внезапно заговорил на чужом языке, и они не понимали ни слова. Наконец, после долгого молчания Аяпель спокойно произнесла:
— Оставь нас! Нам нужно подумать.
— А я не хочу, чтобы вы думали.
— Нам придется... — ее тон не предполагал ответа. — Пожалуйста!
Сьенфуэгос понял, что сейчас их бесполезно в чем-либо убеждать, и, ворча что-то себе под нос, ушел на другой край острова и стал молча смотреть на картину страшного опустошения, в мгновение ока сменившую мирный и спокойный пейзаж.
