— Ну наконец-то! — буркнул андалузец. — Да только я уже обделался.
Но, остальные, казалось, его даже не слышали: все были озабочены лишь тем, как бы поскорее спешиться, найти укромное местечко среди деревьев и успеть вовремя снять штаны. В скором времени лошади принялись беспокойно ржать и вздрагивать, поскольку из чащи донеслись характерные звуки, к которым вскоре добавилось такое зловоние, что, казалось, весь мир вокруг заживо разлагается.
— Все эта чертова фасоль! — пробормотал кто-то сквозь стоны. — Что-то такое в нее добавили, и мы все отравились...
— А может, вино было кислым?
— Тупица, от вина, наоборот, случаются запоры, а тут из меня словно днище выпало!
— Убью того, кто это сделал!
— А я кишки из него выпущу...!
Они просидели под кустами с добрую четверть часа; когда же, наконец, смогли вновь забраться в седла, то уже не были столь свирепыми и неустрашимыми вояками, превратившись в измученных и бледных типов, покрытых холодным потом, которым едва хватило сил держаться в седле, когда лошади вновь пустились в галоп.
Тряска, разумеется, не пошла на пользу их и без того пострадавшим желудкам, так что неудивительно, что время от времени им снова приходилось останавливаться. Уже и речи не было о том, чтобы в ближайшее время догнать беглецов.
— Это бунт! — снова и снова повторял разъяренный Педраса. — Несомненно, грязный бунт!
— И не говорите, лейтенант! — ответил выходец из Убеды, не утративший чувства юмора. — Самый грязный и вонючий бунт, какой только случался на моей памяти. Я по самые уши в дерьме!
— Молчать, или пристрелю!
Уже начало смеркаться, когда они с трудом поднялись на вершину высокого холма, по другую сторону которого шумело море, и их взглядам явился величественный силуэт «Чуда» и крошечные фигурки людей, грузивших в две шлюпки поклажу с тяжелых повозок.
— Вперед! — слабым голосом приказал лейтенант. — Мы их еще догоним...
— Подождите минутку! — взмолился баск, снова присаживаясь на корточки. — Кажется, опять...
Все остальные тут же последовали его примеру, и лишь обескураженный Педраса остался стоять, подняв кверху шпагу, не в силах решить, что же ему делать. Но все же стал торопить солдат.
— Вперед, я сказал! — повторял он, хотя и без былой решительности. — Что о нас скажут, если узнают, что они уже были у нас в руках, а мы их упустили?
— Скажут, что мы засранцы, — насмешливо ответил Молина. — И будут правы.
А в это время внизу, на берегу, маленький Гаитике первым заметил вдалеке, на вершине холма, чьи-то силуэты; взрослые уже было запаниковали, но тут, к их величайшему удивлению, обнаружилось, что фигуры стоят совершенно неподвижно.
