— Именно. Ты не сможешь все это удержать в памяти. И ни один компьютер. Даже этот ваш, как его… — Большой Ящик.
— Да, он. Он не настолько большой. Этот Ящик…
Нил разбрасывает руки, словно обнимая улицу, парк, город вокруг.
— …больше.
По улице катит змеящаяся толпа.
Нил, заскучав, отправляется в музей Метрополитен, расположенный неподалеку, где он собирается пофотографировать образцы — античные мраморные груди. Кэт большими пальцами строчит короткие экстренные сообщения гугловцам, гонясь за слухами о новом ПМ.
В 11:03 по улице шатко ковыляет сутулая фигура в длинном пальто. Предчувствие вновь шевелится во мне: мне кажется, я научился с лабораторной точностью распознавать в людях определенный род странности. У сутулого шатуна лицо старой совы, черная папаха надвинута на кустистые брови, торчащие далеко за ее границы. Ну, разумеется: он ныряет в темный подъезд.
В 12:17 начинается дождь. Мы под защитой высоких деревьев, но на Пятой авеню быстро темнеет.
В 12:29 перед Неразрывным Капталом останавливается такси, из него выходит высокий мужчина в плаще. Наклоняясь рассчитаться с водителем, он поплотнее запахивает плащ у горла. Это Пенумбра, и видеть его здесь, в антураже темных деревьев и бледного камня — какой-то сюрреализм. Я никогда не представлял этого человека где бы то ни было, кроме как в магазине. Они как пакетная сделка: нельзя получить одно без другого. И все же вот он, стоит посреди улицы на Манхэттене, возясь с бумажником.
Я вскакиваю и бросаюсь через Пятую авеню, уворачиваясь от медленно катящих машин. Такси отъезжает, будто желтая кулиса, и — та-дам! Вот и я. Сначала на лице Пенумбры ничего не отражается, потом он чуть прищуривается, потом улыбается, а потом откидывает голову назад и громко смеется. Он смеется, а следом и я. Так мы стоим несколько секунд, смеясь друг над другом. А я еще и чуток запыхавшись.
— Мальчик мой! — говорит Пенумбра. — Ты, наверное, самый странный продавец, какого только это братство видело за все пятьсот лет. Идем, идем.
Он протягивает мне руку с тротуара, смеясь.
— Что ты здесь делаешь?
— Я приехал вас остановить, — отвечаю я.
Выходит как-то непривычно серьезно.
— Не надо…
Я горячусь.
— Не надо туда ходить. Не давайте сжигать вашу книгу. И вообще ничего.
— Кто тебе сказал про сожжение? — спокойно спрашивает Пенумбра, поднимая бровь.
— Ну, — отвечаю я, — Тиндэлл слышал это от Имберта.
Пауза.
— А тот от, э, Монсефа.
— Это ошибка, — отрезает Пенумбра. — Я сюда приехал не за наказанием.
