Наброски углем | страница 33



— Читали вы последнюю книгу Ель—ского? —  спросил молодой человек.

— Знаете, Виктор,—  отвечала панна Ядвига,—  я обожаю Ель—ского. —  Когда я его читаю, мне кажется, будто я слышу какую-то музыку, и помимо воли мне всегда вспоминается стихотворение Уейского:


Лежу на облаках,
Растаяв в тишине,
И слезы па глазах,
И сладко грезить мне.
Морская гладь вокруг...
Во сне ли, наяву,
Сомкнув ладони рук,
Лечу... плыву...

Ах,—  внезапно воскликнула она,—  если бы я с ним познакомилась, то, наверно, влюбилась бы в него! Мы, без сомнения, поняли бы друг друга.

— К счастью, он женат,—  сухо ответил пан Виктор.

Пана Ядвига склонила головку, сложила ротик в улыбку, отчего на щечках у нее показались ямочки, и, искоса взглянув на него, спросила:

— Почему вы говорите: «к счастью»?

— Я говорю о тех, для кого жизнь потеряла бы тогда всю прелесть,—  произнес молодой человек с самым трагическим видом.

—  Вы мне слишком много приписываете...

Но пап Виктор уже перешел к лирике.

— Вы ангел...

— Ну... хорошо... Поговорим, однако, о чем-нибудь другом. Так вы не любите Ель—ского?

— Минуту тому назад я возненавидел его.

— Ах, как вы капризны! Вы заслуживаете, чтоб вас побили. Перестаньте дуться и назовите своего любимого поэта.

— Совинский... —  мрачно пробормотал Виктор.

— А я попросту его боюсь. Ирония, кровь, пожары... дикие вспышки, бр-р!

— Такие вещи меня ничуть не пугают.

Сказав это, он посмотрел так грозно, что собака, выбежавшая из какой-то избы, поджала хвост и в ужасе попятилась назад.

Незаметно подошли они к дому, в окне которого мелькнули козлиная бородка, вздернутый нос и ярко-зеленый галстук, затем остановились перед хорошеньким домиком, увитым диким виноградом, с окнами, выходящими на пруд.

— Смотрите, какой хорошенький домик! Это единственное поэтическое место во всей Бараньей Голове.

— Что это за дом?

— Раньше тут был приют. Здесь учились читать крестьянские дети, когда их родители работали в поле. Папа специально для этого велел выстроить этот дом.

— А теперь что в нем?

— А теперь в нем стоят бочки с водкой. Понимаете, времена изменились. Теперь мы с нашими крестьянами только соседи. Мы стараемся ничего общего с ними не иметь.

— Гм! —  буркнул пан Виктор. —  Но, однако...

Но он не договорил, остановившись перед большой лужей, в которой лежало несколько свиней, «справедливо названных так за свою неопрятность». Обходя ее, они очутились возле избы Репы.

У ворот на пне сидела жена Репы, подперев голову руками. Ее бледное лицо, казалось, окаменело от горя, веки покраснели, а потускневшие глаза тупо уставились куда-то вдаль.