Наброски углем | страница 33
— Читали вы последнюю книгу Ель—ского? — спросил молодой человек.
— Знаете, Виктор,— отвечала панна Ядвига,— я обожаю Ель—ского. — Когда я его читаю, мне кажется, будто я слышу какую-то музыку, и помимо воли мне всегда вспоминается стихотворение Уейского:
Ах,— внезапно воскликнула она,— если бы я с ним познакомилась, то, наверно, влюбилась бы в него! Мы, без сомнения, поняли бы друг друга.
— К счастью, он женат,— сухо ответил пан Виктор.
Пана Ядвига склонила головку, сложила ротик в улыбку, отчего на щечках у нее показались ямочки, и, искоса взглянув на него, спросила:
— Почему вы говорите: «к счастью»?
— Я говорю о тех, для кого жизнь потеряла бы тогда всю прелесть,— произнес молодой человек с самым трагическим видом.
— Вы мне слишком много приписываете...
Но пап Виктор уже перешел к лирике.
— Вы ангел...
— Ну... хорошо... Поговорим, однако, о чем-нибудь другом. Так вы не любите Ель—ского?
— Минуту тому назад я возненавидел его.
— Ах, как вы капризны! Вы заслуживаете, чтоб вас побили. Перестаньте дуться и назовите своего любимого поэта.
— Совинский... — мрачно пробормотал Виктор.
— А я попросту его боюсь. Ирония, кровь, пожары... дикие вспышки, бр-р!
— Такие вещи меня ничуть не пугают.
Сказав это, он посмотрел так грозно, что собака, выбежавшая из какой-то избы, поджала хвост и в ужасе попятилась назад.
Незаметно подошли они к дому, в окне которого мелькнули козлиная бородка, вздернутый нос и ярко-зеленый галстук, затем остановились перед хорошеньким домиком, увитым диким виноградом, с окнами, выходящими на пруд.
— Смотрите, какой хорошенький домик! Это единственное поэтическое место во всей Бараньей Голове.
— Что это за дом?
— Раньше тут был приют. Здесь учились читать крестьянские дети, когда их родители работали в поле. Папа специально для этого велел выстроить этот дом.
— А теперь что в нем?
— А теперь в нем стоят бочки с водкой. Понимаете, времена изменились. Теперь мы с нашими крестьянами только соседи. Мы стараемся ничего общего с ними не иметь.
— Гм! — буркнул пан Виктор. — Но, однако...
Но он не договорил, остановившись перед большой лужей, в которой лежало несколько свиней, «справедливо названных так за свою неопрятность». Обходя ее, они очутились возле избы Репы.
У ворот на пне сидела жена Репы, подперев голову руками. Ее бледное лицо, казалось, окаменело от горя, веки покраснели, а потускневшие глаза тупо уставились куда-то вдаль.