— Вам известно, кто расстрелял заложников?
— Петров.
— То есть, адъютант генерала Алгина?.. Скажите, переход бригады, вернее, ее командного состава, был неискренним?
— Переход на сторону Советской власти был вынужденным и, по словам Сухенко и начальника штаба, временным.
— Довольно. Идите, командир… Ну, что ты теперь скажешь?.. Что ж ты молчишь? Травить Семенного в угоду белогвардейцам — на это ты легко идешь. Этот человек отдал революции всего себя, все, что ему было дорого. Ну, больше мне не о чем с тобой разговаривать. Сегодня на нашем бюро я поставлю вопрос о твоем пребывании в партии.
Дверь отворилась, в кабинет просунулась сияющая физиономия секретаря.
— Товарищ Семенной просит принять его.
— Семенной?! Как нельзя более кстати. Зови скорей! — и председатель, встав из–за стола, пошел навстречу вошедшему в кабинет Андрею.
— Я говорил, что такие, как ты, не пропадают. Как хорошо… — и не договорив, он обнял Андрея. Председатель отдельского ревкома, воспользовавшись удобным случаем, выскользнул из кабинета.
Председатель усадил Семенного в кресло и нажал звонок.
— Товарищ Арон, дай нам что–нибудь закусить… И не пускай ко мне никого… Ну, рассказывай, что случилось.
Андрей вздохнул:
— Дело дрянь. Староминский гарнизон разогнан, частью перебит. О Каневском гарнизоне ничего не знаю.
Зазвонил телефон. Председатель взял трубку.
— Слушаю! А, это ты? Да, да… Он уже нашелся. Сидит у меня в кабинете. Ага… Хорошо, сейчас едем.
Председатель повесил трубку и взглянул на Андрея.
— Справлялись о тебе. Сейчас начинается заседание штаба, просят нас с тобой приехать. Там же комиссар сухенковской бригады. Да, чуть не забыл… Твоего «друга», председателя Ейского ревкома, снимаем с работы… и, вероятно, отберем партбилет.
— Ну, она, пожалуй, больше по глупости накрутила… Глупость для коммуниста непростительна. А если речь идет о бывшей правой эсерке, то и подозрительна. Впрочем, разберемся. Сегодня вечером приходи на бюро, послушаешь.
2
— Вот, Тимка, ты на своего Котенка жаловался, а он, пожалуй, моему Урагану не уступит. С самой Кущевки на рысях идем, а ему хоть бы что!
Тимка ласково похлопал своего любимца по мокрой шее.
— Скоро дома будем, товарищ председатель. Тогда мы им отдых дадим. Первым делом, сена получат, а к вечеру в речке их выкупаю и ячменя толченого задам, страсть любят! Ну, а завтра опять в речку — и овса.
— Мы с тобой, Тимка, овса есть не будем, а вот борща с горьким перцем…
Андрей, не договорив, смолк. Тимка тоже был неразговорчив. Чем ближе они подъезжали к дому, тем тоскливее становилось у него на сердце. От председателя он узнал, что Сухенко отстранен от командования бригадой, привлечен к ответственности и скрывается в плавнях. Тимка чувствовал себя изменником: правда, и отец его, и есаул Гай разрешили ему служить в гарнизоне, но ведь никто не поручал ему помогать председателю ревкома в срыве подготовки восстания, — того восстания, о котором сам он, Тимка, мечтал уже давно и которое вернуло бы ему отца и брата.
