Мальчик-менестрель | страница 2
В этот момент дверь распахнулась, и моим глазам предстала массивная величественная фигура в сутане, впрочем, не способной скрыть хорошо заметную дородность ее обладателя. В правой руке человек нес тарелку с большим двойным сэндвичем с сыром. Вошедший водрузил тарелку на письменный стол, предварительно аккуратно застелив его салфеткой, которую достал из верхнего ящика. Затем тяжело уселся за стол и произнес то ли в виде извинения, то ли просто в воздух буквально следующее:
— Edere oportet ut vivas.
— Non vivere ut edas[2], — вполголоса отозвался сидевший возле меня маленький сноб.
— Хорошо, — кивнул прелат, который, вне всякого сомнения, был не кем иным, как отцом Бошампом. — И хотя ты и цитируешь Цицерона, о чем тебя, впрочем, не просили… — Здесь святой отец остановился, перевел взгляд с мальчика на меня и только потом продолжил: — Но когда я подходил к храму науки, то услышал весьма нестройный напев…
— Есть у меня дурацкая привычка, — честно признался мой сосед. — Когда я нервничаю или жду того, кто опаздывает, непроизвольно начинаю петь…
— Да уж! — мрачно заметил Бошамп. — Тогда встань и пой. Но только очень тебя прошу, ничего вульгарного.
Я с трудом подавил злорадный смешок. Сейчас этот маленький задавака выставит себя круглым дураком. Он медленно поднялся со стула. Пауза явно затянулась. Затем, устремив взгляд куда-то вдаль, мимо отца Бошампа, мальчик запел.
Он исполнял «Panus Angelicus»[3] — один из наиболее сложных церковных гимнов на латыни. И когда сладостные и трогательные слова гимна, наполнив комнату, начали постепенно подниматься к небесам, глупая ухмылка исчезла с моего лица. Никогда прежде я не слышал столь чудесного и искреннего исполнения и такого голоса — чистого и чарующего. Я был совершенно покорен и полностью отдался во власть музыки. Когда стихли последние звуки, в комнате воцарилась гробовая тишина.
Я был ошеломлен и долго не мог прийти в себя от потрясения. И хотя в те времена мои музыкальные познания были крайне ограничены, я не мог не понять, что этот расфранченный вундеркинд действительно обладает редким — прекрасным и пленительным — голосом. Бошамп был тоже потрясен.
— А… Хмм… — только и смог выдавить он. — А… Хммм… Нам непременно следует поговорить о тебе с нашим хормейстером, добрейшим отцом Робертсом. — И после непродолжительной паузы добавил: — Ты, должно быть, юный Фицджеральд.
— Да, я Десмонд Фицджеральд.
— Ну что ж, очень хорошо, — неожиданно мягко произнес отец Бошамп. — Я много лет переписывался с твоим отцом. На редкость эрудированный человек. Выдающийся ученый. Именно его стараниями я получил «Апокалипсис» из библиотеки Колледжа Троицы, очень ценное и редкое издание, выпущенное Роксбургским клубом