Оля взяла у него письмо и спрятала в нагрудный карман.
— Пойдем к «морю», — сказала она. — Не трогай меня сейчас, — дернулась она внезапно.
На обрыве было холодно, одиноко, был ветер, волнами набегали дождинки. Только в окнах веранды дома егеря колебался слабый свет, качалась его тень. Теперь Олю трясло, и Вадик потащил ее в дом, в тепло.
— Полуночничаете? — одобрительно спросил дядя Саша, крутя отверткой в каком–то механизме. — Садитесь, чайком погрейтесь. Иль еще чего дать? Угощайтесь. — Он кивнул на вязанку вяленой рыбы, тускло желтеющую при свете керосиновой лампы.
— Спасибо, дядя Саша, нам чайку бы! — прошептал Вадик. Налил из фукающего самовара две кружки кипятка и по егерскому рецепту опустил туда спинки вяленой щуки. Они сели на овчины, тесно прижались друг к другу. Оля была притихшей, робкой.
— Давно за вами, робя, приглядываю, — не отрываясь от своей хитрой работы, сказал егерь. — Хорошая вы пара, ей–богу! Не конфузься, дочка! Я по этой части специалист. Ко мне в сезон кто ни едет — профессора–академики, министры — побожусь! Ну, некоторые с детьми, молодыми женами или… с этими, просто так! Охота да рыбалка — они легкого сердца просят, удачи. А какая же удача без любви! — Он поглядел на них исподлобья. — Вот моя спит, — он качнул головой на дверь горницы, — потому что нет уж любви. А, бывало, так со мной всю ночь и просидит, хоша ничего и не понимает, почему не спит, — а интересно рядом. Вот я сразу определю, где пара, а где так, пустота! — Что–то у него в руках разладилось, и он совсем отвлекся, отложил маленькую отвертку, и оказалось, что чинил он спиннинговую катушку.
На овчинах было тепло, и солоноватый от рыбы кипяток необыкновенно грел ноги и головы. А самовар жил как бы сам по себе — он пыхал паром, что–то гудел недовольно и иногда вздрагивал. Вадик с Олей согрелись, стало, клонить в сон.
— Как здоровье–то? — спросил Вадик, разлепляя веки.
Весь облитый теплым светом дядя Саша поднял брови.
— Пузырек твой выпил и в городе по рецепту еще три купил. Помогает, — добавил он вдумчиво. — А похоже, главное — не пить.
— Ну и хорошо. Ну, спасибо, мы пошли!
— В добрый час. Заходите, ребята! А то оставайтесь, я уйду, — отворачивая лицо, негромко предложил дядя Саша. — Утром разбужу…
— Два часа, — сказал Вадик на улице, посветив на циферблат. — Иди спать, гулена! Тебя уж качает! Я‑то завтра высплюсь, а ты…
— Всех перебужу, лучше я здесь, на крылечке… — чуть слышно ответила Оля. Она вдруг заплакала беззвучно.
