В начале 1907 года Московская Городская Дума поручила Алексею Александровичу заведовать Введенским народным домом (теперь в его перестроенном здании на площади Журавлева Дом культуры Московского электролампового завода). Бахрушин хотел создать там театр, который на рабочей окраине стал бы «храмом настоящего искусства». Удалось подобрать хорошую труппу (премьером несколько лет был Иван Мозжухин, в будущем звезда зарождающегося русского кинематографа). В Народном доме рабочий зритель мог увидеть те же пьесы, что шли на центральных сценах. В 1909 году здесь ставили «Сон в летнюю ночь» Шекспира, «Горячее сердце» и «Грозу» Островского, «Иванова» и «Вишневый сад» Чехова; в 1913‑м — «Месяц в деревре» Тургенева, «Потонувший колокол» Гауптмана, «Северных богатырей» Ибсена. Летом труппа Введенского народного дома играла в Сокольническом парке.
«Далекой и густо населенной окраине повезло, — писала в январе 1912 года газета «Театр и искусство». — Там вырос театр–друг, театр–учитель… Всем этим зритель Введенского народного дома обязан А. А. Бахрушину. Он не только не дал театру упасть до шаблона, но поднял его на ту высоту, которая заставляет и москвича из центра нет–нет заглянуть в маленький Народный театр на Введенской площади».
В архиве музея имени А. А. Бахрушина сохранилось множество материалов, связанных с Введенским народным домом. Они показывают, сколько времени. внимания, сил отдавал Алексей Александрович театру для рабочих. И все же важнейшее место в его жизни продолжала занимать любимая коллекция.
В некрологе, посвященном А. А. Бахрушину и опубликованном 25 июня 1929 года в «Литературной газете», отмечался его «необычайный дар собирательства»: «Вещи шли к нему как ручные. У него был зоркий глаз и цепкие руки. Он умел добиваться облюбованного им предмета настойчиво и неотступно».
У Бахрушина были свои, особые приемы и методы пополнения коллекции. Если он узнавал, что кто–либо из известных театральных деятелей собирается ее осмотреть, сразу же выставлял на витринах экспонаты, связанные с посетителем, причем только пустяковые; все, что было о нем интересного и ценного, прятал. Подведя гостя — к витрине, Алексей Александрович вздыхал:
— Вот, к сожалению, все, что я имею о вас. Даже обидно, что такой крупный деятель театра, как вы, так слабо отражен в музее. Но что ж поделаешь!
Это действовало безотказно; вскоре посетитель передавал музею какой–либо дар. Так, итальянскому трагику Томмазо Сальвини была показана пустая витрина с единственным экспонатом — длинной белой перчаткой великой Ермоловой, на которой отпечатался грим Сальвини в роли Отелло (ковд Ермолова поздравляла артиста после спектакля и он наклонился, чтобы поцеловать ей руку, она другую руку положила на его загримированный лоб). Сальвини был растроган и прислал Бахрушину из Италии свой бюст, а Вере Васильевйе майоликовый письменный прибор завода, владельцем которого он был.
