– Я-то как раз напряжение вырубил, а Толян штангу навесил, – возбуждённо рассказывал Николай Колупаев землякам об увиденном. – Я только на столб залез, как вижу: машины съезжаются с разных сторон. Толян в колею нырнул и замер там, а я со столбом в обнимку висю, то есть вишу. Горнист на трёх машинах приехал, а Вожатый только на двух. Вышли все, стволами и ножами бряцают, я чуть не обкакался со страху-то.
– Дураки, вот дураки-то! И чего вас понесло-то туда?!
– причитала мать Колупаевых.
– Так мы же не знали, что их тоже туда чёрт принесёт, – Николай вытер лицо ладонью. – Завис я на столбе, значит, а они всё не расходятся. Я в столб вцепился намертво, аж руки затекли. И ни чихнуть, ни пукнуть. Думаю, что же это будет, если они меня увидют, то есть увидят. Только темнота кромешная и спасла.
– Ой, мальчики мои, малыши, энти ж головорезы могли вас убить! – зарыдала Колупаевская мать у сына на груди, но в тот же миг, встав на цыпочки и дав Кольке подзатыльник, добавила грозно. – Чтобы больше не смели, шалопаи, на этот переезд ходить!
После этой встречи наступило некоторое затишье в отношениях Вожатого и Горниста. Тем более, что с ними конфликтовали многочисленные банды из таких же многочисленных деревень и посёлков вокруг. Но даже это их не объединило, настолько оба не переваривали друг друга. Им было тесно в одном городе, как двум медведям в одной берлоге, поэтому Вожатый начал постепенно теснить своего бывшего подшефного пионера. Чуть ли не каждую неделю находили где-нибудь в канаве очередного соискателя на «крышевание» какого-нибудь лакомого объекта: магазина, ларька или частного предприятия. Вожатый не любил поднимать много шума и стрельбы, и его жертвы всегда погибали или от ножа или от удавки. Сам он, говорили, постоянно носил ножи в рукавах или на голени и при случае метал их прямо в глаз или горло. Этому он намастачился в армии и мог проделывать данный приём даже в кромешной темноте. Он запрещал своим людям «высовываться» и как-то афишировать свою «работу». Также шептали, что среди его людей были бывшие оперативные работники, следователи и даже бывший особист из Горкома, оставшийся без работы после всевозможных перестроек и чисток советских силовых структур. Эта публика могла найти для своего главаря хоть иголку в стоге сена. В свою команду он набирал не молодых да ранних, как это делал Горнист, прыть которых была обусловлена только юным возрастом и недостатком умственного развития. Он интересовался людьми, пострелявшими и повоевавшими, у которых был уже пройден тот рубеж, когда здоровое сознание человека ещё противится убийству себе подобных и которые уже приняли убийство как жизненную норму. Он мог даже надавить на особо упрямых, хотя особо надавливать и не приходилось. Как выяснилось, таких людей в нашей стране, которая в течение всего ХХ века за что-то с кем-то где-то тайно или явно воевала, оказалось довольно много. Ограниченный контингент советских войск в разное время присутствовал во многих странах Африки, Азии, Ближнего Востока и Латинской Америки. Преимущественно это были сыновья и внуки не банкиров и госчиновников, не потомки партийной и новорусской элиты, не столичные жители и обитатели мегаполисов, где есть возможность спрятаться от армии в вузах или найти какую-то альтернативную замену службе. Это были дети рабочих, крестьян и провинциальной интеллигенции, жители деревень и рабочих посёлков, колхозов и совхозов – по статистике, именно провинция поставляет 80 процентов солдат нашей армии. После воплощения болезненных фантазий правительства в области сельского хозяйства и промышленности, многие из этих людей оказались без работы и средств к существованию, так что некоторые делали по несколько «заходов» во вспыхивающие то там, то сям «горячие точки» контрактниками. Сам Вожатый ещё вначале 90-ых, когда он был просто Волковым, несколько раз совершал «прогулки» в Югославию и Грузию, чтобы немного хоть чем-нибудь заняться и, как он говорил, «подлечить астму».
