Машенька была платонической любовью Ивана Ильича. Он всегда, как-то по особенному нежно, с ней здоровался. Она напоминала ему девушек его молодости: такая же очень женственная и немного наивная. А сейчас она смотрела на него огромными глазами, как будто бы не верила тому, что видит. Ивану Ильичу стало очень неловко, и он пришёл в себя. Посмотрел на часы и ужаснулся: было уже два часа дня. Когда он начал читать проклятый буклет, была половина двенадцатого, то есть прошло более двух часов, а он и не заметил!..
«Да нет, не может быть, – подумал он. – Наверно часы не в порядке».
– Который час? – как можно спокойнее спросил он.
– Два часа, – с готовностью хором ответили Паша и Зина.
«Я, наверно, схожу с ума», – подумал Иван Ильич, а вслух сказал:
– Кажется, у меня переутомление или хроническая усталость. Извините, что я накричал.
– Да мы тоже хороши: ушли на именины, а Вам ничего не сказали, – обрадовалась примирению Зинаида Олеговна.
– Так у неё день рождения или именины? – спросила Машенька.
– У Лидки-то? Именины. Я ж тебе говорила, – с видом знатока принялась объяснять Зинаида. – День рождения у неё был месяц назад, а сегодня именины. У тебя, кстати, тоже скоро День ангела. Машка, надо разбираться в таких вещах и не путать. Сейчас на каждом шагу продают такие буклетики…
Иван Ильич весь сжался, как будто приготовился к тому, что ему сейчас сделают очень больно. Он почувствовал, что должен прервать этот диалог.
– Так, давайте всё-таки начнём работать, – строго сказал он. – До конца дня ещё три часа.
– И то верно, – согласилась Зинаида Олеговна. Все остальные молча разошлись по своим местам.
Иван Ильич мельком посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся: на него смотрел тревожным взглядом всклоченный гражданин с расстёгнутым воротом рубашки. «А где мой галстук? – подумал он, и сказал сам себе: – Сейчас же возьми себя в руки!»
Остаток дня тянулся мучительно долго. Иван Ильич не находил себе места. Ему казалось, что время тянется неправдоподобно медленно. Он куда-то выходил, снова возвращался, что-то по несколько раз переспрашивал, опять на кого-то накричал безо всякой причины, потом извинялся, потом снова накричал, а в голове его сумбурно вертелись разные мысли: «Когда же закончится этот треклятый день? Ничего-ничего… После работы – в аптеку, купить витамины и какое-нибудь успокоительное, а то нервы ни к чёрту… Никакой цензуры: печатают всякую чушь! Чёрт меня дёрнул взять в руки этот растреклятый буклет: выкинул бы вчера где-нибудь. Надо бы его спрятать, чтоб никто не увидел…»
