Причиной того, почему русский народ не создал своего национального эпоса, лежит, возможно, в том, что российское государство не было централизованным на протяжении веков – центр перемещался из Новгорода в Киев, затем в Москву, и, наконец, в Петербург. Между этими городами – огромные пространства, к тому же, перемещения центра часто сопровождались драматическими событиями. История Германии в этом отношении была гораздо спокойнее. Дело также в русском национальном характере и в монотонности русской жизни. Русский больше мечтает, чем действует, его мировоззрение монистично, а не дуалистично. Существование для него – судьба, рок, а не воплощение воли, не борьба воли с некой противоположной волей. Существование для русского – субъективное ощущение, а не факт. Все это может произвести прекрасные лирические песни, но вряд ли выльется в полные напряженного действия и контрастов сцены. Русская поэзия невольно разрастается до эпоса, эпоса безбрежной степи, но этот эпос так безбрежен, что поглощает любую личную трагедию как нечто мелкое. Тем не менее, даже для славян, как и для каждого человека, жизнь – борьба, и, следовательно, драма. Но для русского человека эта драма происходит скорее в области психологии, в глубинах души. Даже если, как у того же Достоевского, драма эта сопровождается некими масштабными деяниями героя, эти деяния все равно – всего лишь фон, а главная драма происходит в его душе, в противоположность внешнему героизму персонажей западноевропейской литературы.
Для Достоевского не существовало никакой предшествующей ему традиции – ни традиции античности с ее культом красоты, ни «дикой» традиции романтизма. Единственное, на что он опирается, – это современный ему век. Достоевский, как и Россия, не опирается на прошлое, но устремлен в будущее, но, изображая современность, он очень глубоко раскрыл сущность славянской души. Реалистичность у Достоевского сочетается с глубоким проникновением в человеческую душу. Достоевский был одним из первых, кто изображал повседневную жизнь, но при этом изображал ее глубоко связанной с трансцендентным, с вечностью. В этом смысле из более поздних художников ему наиболее подобен Эдвард Мунк[258]. Однако одно лишь изображение современной ему повседневной жизни еще не делает Достоевского великим. Современную им повседневную жизнь изображали и английские реалисты XVIII в. и французские реалисты XIX в. – Дефо, Бальзак, Флобер, Золя, Мопассан. Но их творчество было скорее бесстрастным, безличным простым «фотографированием» действительности. Пожалуй, лишь у одного Гёте реализм сочетался с глубоким проникновением в человеческую душу и изображением связи этой души с вечностью, что выразилось также в «одушевлении» природы у Гёте, когда он занимался естественными науками. Но Достоевский пошел еще дальше – он показал, что в глубине самой обыденной, повседневной жизни всегда лежит мистицизм. Герои Достоевского одновременно выглядят живыми, сочными и при этом имеют некий туманный, мистический налет. Сходным талантом обладал и Толстой. Но показать современную жизнь во всем ее натурализме и в то же время во всей глубине, где прекрасное переплетается с демоническим, безобразным, аморальным? – на это был способен лишь Достоевский.
