-- Придется сильно спешить, -- пробормотал дядя Мансур. Адель уже двигался вперед, вновь оказавшись в голове отряда; Острон неуверенно оглянулся на тело одержимого.
-- Мы же не можем просто бросить его здесь?.. -- спросил он у дяди. Тот лишь фыркнул.
-- На это у нас нет времени. Ничего, пустыня поглотит его.
***
-- Будьте очень осторожны, -- вполголоса сказал Адель, оглядываясь. Пустыня вроде бы не таила в себе никаких угроз, и над барханами висела плотная тишина, нарушаемая лишь шорохом песчаных волн. -- Сафир, тебе лучше тоже идти пешком, и держи наготове лук.
Девушка послушно спешилась. Их отряд стал как-то теснее, и Острон уже не замыкал его, а шел между нею и дядей Мансуром; Адель по-прежнему был чуть впереди. Солнце вроде бы еще было в зените, но уже неуловимо кренилось к западу. Где-то там, далеко на западе, оно опустится по небесной лазури и окунется в теплое море. Острон однажды видел море, когда их племя достигло западного края; он тогда был еще мальчишкой и долго, очень долго стоял на берегу, очарованный бесконечным бегом волн.
Теперь, правда, море было очень далеко, а одержимые -- близко.
Солнце опускалось и опускалось.
-- Еще четыре фарсанга, -- прикинул дядя Мансур, бросив взгляд на горизонт. В мутной дымке что-то темнело. Они только что взобрались на высокий бархан и намеревались спускаться с него; верблюды устало вздыхали, принужденные идти быстрее, чем обычно. Еще четыре фарсанга; они преодолеют это расстояние за шесть или семь часов. Если поспешить, то пять с половиной, в лучшем случае.
Солнце миновало высшую точку и поползло к закату.
Они шли в тишине. Тяжелее всех, пожалуй, приходилось Сафир, потому что она не привыкла к таким долгим трудным переходам пешком, а на верблюде всадник становился слишком легкой мишенью. Острон, шедший позади всех, нагнал ее и улыбнулся ей одними уголками губ, подбадривая; девушка, утирая пот со лба, фыркнула. А потом все-таки улыбнулась в ответ.
Острон заметил, как лиловеет небо. Сотни раз он видел, как ночь опускается на Саид пушистой шапкой, поначалу заливает пустыню оттенками фиолетового, а потом лишает глубины цвета, и золото барханов превращается в серую пелену, а изумрудные листья пальм в оазисах -- в черные контуры. Сотни раз он наблюдал за этими превращениями, но никогда еще они так не беспокоили его.
-- До заката не больше часа, -- наконец нарушил тишину голос Аделя. -- Мы, должно быть, сейчас в самой большой опасности. Будьте бдительны.
