Верхом на породистом жеребце сидел Адель, тот самый молодой человек из другого племени.
-- Я боялся, что никто не спасся, -- когда расстояние между ними сократилось настолько, что не было нужды кричать, сказал он. -- Ночью я услышал странные крики птицы. У нас говорят, эта птица -- соглядатай темного бога. Я выбрался из шатра, потому что нервничал, и как раз был среди лошадей, когда они напали... боги, Сафир! Какое счастье!
Острон не сводил с него темного взгляда, не выпуская девушку из рук. Он не мог видеть ее лица, но от души надеялся, что оно не выражает радости, какая была в лучезарной улыбке чужака. Адель наконец перевел взгляд на дядю Мансура.
-- Значит, больше никто не уцелел? -- спросил он.
-- Я не знаю, -- хмуро отозвался дядя Мансур. -- И возвращаться нельзя. Эти твари наверняка еще там... пируют. Мы должны найти кого-то, чтобы предупредить их. Далеко ли твое племя стоит лагерем, Адель?
-- В двадцати фарсангах к востоку, -- ответил тот, удерживая своего жеребца, которому вздумалось гарцевать. Острон скрипнул зубами: конь был хорош. Их собственные лошади, юрта -- да вообще все, что принадлежало им, осталось в изувеченном оазисе. С этих пор, значит, они нищие...
Хотя, с другой стороны, Сафир теперь не обязана выходить замуж за этого Аделя. Ведь обещание давал ее отец, а он погиб...
Кощунственность собственных мыслей вдруг больно поразила его. О боги, о Мубаррад, подумал Острон: неужели такое могло прийти ему в голову?..
-- Поехали, поехали, -- крикнул дядя Мансур, и Острон обнаружил, что отстал от них, задумавшись. Кони Аделя и дяди уже были в нескольких касабах от них. Пришлось срочно шлепнуть кобылу по бокам, чтобы та пошла рысцой.
Адель обернулся, не глядя на Острона -- глядя на Сафир, протянул руки.
-- Сафир, -- позвал он. -- Пойдем ко мне.
-- Некогда, -- буркнул Острон, оскалившись, -- мы должны ехать.
Только тогда светлые глаза Аделя наконец скользнули по смуглому лицу Острона. Будто сообразив что-то, наглец усмехнулся и кивнул.
-- Хорошо, ты прав.
Солнце медленно поднималось над горизонтом прямо перед их глазами и освещало лица алым. Кони замедлили бег, тяжко поводя боками. Острон наконец поравнялся с дядей Мансуром, по другую сторону которого ехал Адель, и заглянул в лицо старику.
Тот смотрел вперед, хмурясь. Теперь, на рассвете, было видно, что его рубаха рассечена на плече, обагренная кровью, которой заляпана и накидка. Острон оглядел себя и обнаружил, что багряный цвет украсил и его самого. Это заставило его вспомнить события минувшей ночи и поморщиться.
