– Он, Лев Иванович, я уверен. Это наш жмурик из Горчакова.
– Саша! – Голос Гурова стал строгим. – Если ты хочешь стать настоящим сыщиком, хорошим сыщиком, то никогда не опускайся до такого цинизма. Он не жмурик, он человек. Понимаешь? Каким он стал и почему он таким стал, не нам судить, мы всего из его жизни не знаем. Но он родился от матери, родился человеком, как и все. Просто у него судьба такая.
– Простите, Лев Иванович, – ответил в трубке голос Бойцова. – Я больше не буду. Вы правы, цинизм это. И попытка подражать старшим товарищам, только не тем, кому следует подражать в этих вопросах.
– Вот именно.
Через два часа Гурову позвонил один из оперативников МУРа, который ездил в мастерскую Ганьшина и предъявлял для опознания фотографию Копытина. Мастер уверенно признал в нем своего приятеля молодых лет Генку Копытина по прозвищу Копыто. Примерно в это же время наряд полиции уже стоял у двери квартиры Копытина на Большой Грузинской улице. Дверь на звонки не открывали. Соседка, вышедшая на шум, пояснила, что Геннадий живет один, никто в его квартире больше не проживает.
Гуров положил трубку и стал смотреть в окно. Вечерело. День заканчивался, сделано было много, очень много. Но в результате ниточка снова оборвалась. Прямо в руках. Удалось установить личность погибшего, получили представление о его нечистых и близких к криминалу делах, но снова уперлись в стену. Труп ничего не расскажет. Кому Копытин предлагал драгоценности, кому он их продал, если уже продал. С кем он проворачивал это дело. Кто в их бригаде был еще, кроме скрывшихся Кушнарева, Самарина и убитого Ходули. Убитого, кстати, точно так же, как был убит и Копытин. Два смертельных удара в грудь ножом. Завтра наверняка судмедэксперты предъявят подтверждение, что смертельные ранения нанесены предположительно одним и тем же орудием. Или очень похожим.
В следственном изоляторе Курочкин провел уже две ночи. Камера, рассчитанная на двенадцать человек, была заполнена полностью. Научному сотруднику молча указали на единственную свободную кровать на втором ярусе возле отгороженного невысокой стенкой унитаза. Здесь все сразу стало давить Курочкину на психику, как гнет! Мрачные неразговорчивые люди, источавшие негатив, который чувствовался почти физически. И вонь из унитаза, и вонь немытых тел. И постоянное совокупление трех здоровенных мужиков в наколках по ночам с молодым толстым парнем. Его тискали на кровати у окна, где он стонал и охал. А мужики хрипели и матерились, тяжело дыша.
